Маргалит Фокс - Конан Дойль на стороне защиты [Подлинная история, повествующая о сенсационном британском убийстве, ошибках правосудия и прославленном авторе детективов]

Я надеюсь скоро получить свободу… До смертного дня я никогда не забуду, как вы обняли меня и сказали: «Слейтер, я верю в вашу невиновность, доверьтесь Богу, не все потеряно…» То было в камере эдинбургского суда после того, как меня привели, объявив виновным в жестоком убийстве; одинокий[Слейтер трижды подчеркнул это слово], я стоял между своими врагами, и в моем несчастье вы явились передо мной, как святой…

Когда я выйду, я намерен из человеколюбия показать публике, как на самом деле устроено мое дело, и уверяю вас: кое-кому придется несладко… Когда я выйду, я обличу обман перед всем миром.

Со временем обвинения Слейтера становились еще более конкретными. В 1911 году и позже он написал серию писем председателю тюремной комиссии, которого все называли «смотритель Полворт» и который изредка навещал Питерхед. Письмо, написанное в марте, гласит:

Смотритель Полворт, со мной поступили бесчеловечно, милостиво выслушайте: 21 марта… меня определили в «отдельные камеры» [49] Тюремное название для одиночного заключения. по четырем ложным обвинениям, на хлеб и воду…

Также в это время мне давали выпить снадобья[это слово трижды подчеркнуто] вместе с микстурой от кашля, и 36 часов я мучился безумным бредом в своей камере и до сих пор не оправился. Пожалуйста, послушайте: врач и начальник, замешанные в дело, на которое я жалуюсь, работают в сговоре. Было спланировано привести меня к вам в одурманенном состоянии… Это больше, чем убийство, и я прошу вашей помощи… Как может такой дурной человек, как врач, позволять себе таким образом играть с моим здоровьем, мои нервы совершенно расстроеныиз-за этого снадобья.

На следующий день Слейтер в очередном письме нарисовал еще более ужасную картину:

В прошлую субботу против меня вновь использовали эту нехристианскуюуловку. Над моей постелью распылили тот же порошок, что добавляли мне в молоко и микстуру от кашля… Мой духовный наставник навещал меня 15-го числа нынешнего месяца, и после его отъезда, в субботу вечером, снадобье оказалось в моей камере… Симптомы были те же, что после микстуры… Если это не кончится, сэр, то скоро я слягу с воспалением мозга — это так же верно, как то, что я сейчас пишу это письмо. Я знаю, у меня крепкий организм, я много выдерживал, но никогда не испытывал такого нервного напряжения, как сейчас… Смотритель Полворт, я больше ничего не прошу, только честности… Лишь дайте мне явиться миру невиновным, особенно ради моих любимых престарелых родителей… Я полностью доверяю только вам и мистеру Филипсу… Ваш покорный слуга Оскар Слейтер.

P. S. Умоляю, сэр, велите прекратить эти игры со снадобьями.

Рассказ Слейтера был очень похож на параноидальный бред. Однако социалист Джон Маклин поразительным образом описывает нечто схожее, что ему пришлось испытать в Питерхеде во время Первой мировой войны: «Жуткое состояние от снадобий, подмешанных в пищу». В 1918 году Маклина судили за подстрекательство к мятежу, и он обратился к присяжным со словами:

Когда я был в Питерхеде, все шло гладко до середины декабря, а затем начались сложности. У меня была лихорадка, которую удалось одолеть, и затем температура спала… Я заявил, что в мою пищу что-то подмешивают… Я знаю, что для снижения температуры больным могут давать бромистый калий. Возможно, именно его и использовали. Я понимал, что происходит в Питерхеде, из намеков и высказываний других заключенных; что с января до марта, в так называемый зимний период, врач занят тем, что укладывает заключенных в лазарет и там расшатывает их органы и общее здоровье.

Я называю этот период «время жмуриться», так как от лекарств глаза заплывают. Я кое-как выкарабкался. Вокруг меня я видел людей в ужасном состоянии. У них были поражены разные органы и нервная система, а со слов тех, кто по идейным соображениям отказывается от военной службы, мы знаем, что правительство имеет с таких людей свою выгоду — одни умирают, другие совершают самоубийство, третьи теряют разум и попадают в сумасшедший дом… Часть этого процесса я испытал на себе и подчеркиваю, что эта черствая и равнодушная система продолжает действовать в тюрьмах и сейчас.

Объективно оценить заявления Маклина — как и заявления Слейтера — сложно. Однако, как говорит шотландский историк, «неоспоримо, что тюремный опыт Маклина как в 1916–1917 годах, так и после суда в 1918-м сильно повредил его здоровью».