Юрий Смолич - Рассказ о непокое [Страницы воспоминаний об украинской литературной жизни минувших лет]

Нам было сказано, что писатели-украинцы, во главе с Блакитным, уже давно вышли из Пролеткульта и теперь среди членов Пролеткульта писателей-украинцев, слава богу, нет, потому что пролетарская культура… вообще не признает национального разделения искусств.

Мы ушли обескураженные и долго молчали — удивляясь и ничего не понимая.

— Хлопцы! — сказал наконец Кость Кошевский, громко хлопнув себя по лбу. — Мы же идиоты! Ведь существует издательство, где писатели печатают свои книжки. Там, наверное, знают, где "Гарт". Нам надо идти в издательство.

Эврика!

Мы сразу кинулись к ближайшему милиционеру — спросить, где издательство.

Тут наконец нас ждали радость и удача. Государственное издательство — Госиздат, директор Василь Блакитный — находилось как раз напротив — в правом крыле здания ВУЦИКа.

— А что же это за Блакитный такой? — полюбопытствовали мы. — Он и директор издательства и редактор газеты. Что за человек такой? Вы его знаете? Симпатичный?

— Товарищ Василь Блакитный — член ВУЦИКа и Центрального Комитета партии, — сразу же дал исчерпывающую информацию милиционер, — потому-то и директор и редактор, ведь он руководитель на ответственном посту. А человек он очень хороший. И совсем простой — вот, скажем, как я! Да вы зайдите к нему и сами увидите. Только ж Блакитный — это вроде партийный псевдоним, а по правде он просто себе — Элланский. Еще прозывается коротко Василь Эллан. Или Валер Проноза — если, скажем, фельетон…

Осведомленность всезнайки-милиционера казалась ни с чем не сравнимой! Это действительно был человек на своем посту. Идеальный тип милиционера мирного времени. Позднее мы с ним познакомились ближе — он грезил театром, мечтал быть актером. И актер из него вышел недурной (еще позднее мы его узнали и в такой ипостаси), по — странная вещь — играть он мог только воров и злодеев.

Но тогда другое поразило и взволновало нас: Василь Эллан!

Василь Эллан!

Блакитный, Элланский — эти фамилии нам ничего не говорили: мы до сих пор их, очевидно, и не слышали. Но Василь Эллан… Поэт Василь Эллан! Сборник стихотворений Василя Эллана "Удары молота и сердца" — небольшая, в серой обложке с нарбутовским орнаментом книжечка, — это же было, собственно, едва ли не первое советское издание на украинском языке, которое еще три года назад, еще на польском фронте попало к нам в руки. "Удары молота и сердца"! Это же были удары в унисон и нашим сердцам! Мы — может быть, целое поколение было этим "мы" — читали тогда стихи Василя Эллана и с каждой строчкой чувствовали себя тверже и крепче на своей земле. "Ударом зрушив комунар бетонно-світові підпори. І над розвіяністю хмар — червоні зорі… Зорі". В сущности это был второй твердый шаг молодого украинского интеллигента на советской почве — первым был "На майдане" Павла Тычины. По их пути — отметая всяческие заигрывания националистического лагеря, минуя гиблые тропки, на которые толкали украинскую молодежь лицемерные посулы украинских националистов, шла молодая украинская интеллигенция под красные знамена интернационализма, к алым зорям "загорных коммун". "Ми — тільки перші хоробрі, мільйон підпирав нас…"

Василь Эллан!

Я стоял, взволнованный до глубины души…

Но — встретиться с ним сейчас, пойти к Василю Эллану… Отнимать драгоценное время у такого выдающегося деятеля — поэта, директора, редактора, да еще, оказывается, члена ВУЦИКа и Центрального Комитета!.. Нет! На это я никогда бы не отважился…

И я, конечно, ни за что не решился бы пойти, когда б не Журба.

У актера Журбы была удивительная особенность: к великим людям его так и тянуло, так и влекло. Чувствовал он себя рядом с ними как-то поразительно свободно и уютно. Если Журбе случалось оказаться вблизи чем-нибудь заметного человека, он немедленно находил способ с ним познакомиться. Познакомившись, сразу же заводил легкий и непринужденный разговор. И лицо у него при этом излучало такую чарующую доброжелательную улыбку, что выдающийся человек тоже начинал испытывать к нему симпатию. Когда Журба встречал этого человека во второй раз, он радовался так, словно свиделся с родным отцом после многолетней разлуки. Он пылко здоровался, непременно брал выдающегося человека под руку и шел рядом, другой рукой отстраняя всех прочих, чтоб расчистить выдающемуся человеку свободный путь в толпе. При третьей встрече с этим — уже близко знакомым — выдающимся человеком Журба умудрялся перейти на "ты".