Николай Гринкевич - Строки, имена, судьбы...

Сережа! Пупсик! Если ты ценишь любовь и ласки молоденькой и хорошенькой женщины, то немедленно пошлешь за автопортретом Грабаря для этой гадкой Третьяковской галереи… иначе я рассержусь на тебя, противный Сережка!.. Одно только твое слово, и я отдамся тебе, когда и где ты хочешь, хотя мне удобнее лично в Хамовниках, где я часто бываю, и ты узнаешь, что такое страсть испанки под знойным солнцем юга, и тогда ты узнаешь мое настоящее имя, которое тебя поразит. Пока пиши мне также анонимно до востребования на литеры X. 3. и только одно слово: да, и где ты хочешь, чтобы я отдалась, а также, пожалуйста, назначь точный час, чтобы я не ошиблась. Сережа, пупсик, я страстно жду твоего ответа!

Л. Н. Андреев. Шарж В. В. Каррика (Журнал "Леший", 1906)

Твоя доброжелательница X. 3.

Пост скриптум. Пожалуйста, не печатай этого письма в газетах и дай клятву молчать, а если позвонит Петр Петрович и вообще будет угрожать, то сообщи о нем полиции, он полиции боится, ничтожный трус!

П. П. С. И не верьте ему, если будет грозиться, что изобьет Вас на парадном, он не осмелится этого, и лучше пройдите через черный ход".

"Милый и достойный друг. Ты говоришь: прислать фотографию с автопортрета. Но разве это возможно. Разве сухая и холодная, равнодушная фотография сможет передать его скрытый смысл, его тайную красоту. Только музыкой, разве, я мог бы дать представление о разнообразии и удивительной дисгармоничности черт автопортрета. Сделай такой опыт: ночью, когда все спят, открой тихонько крышку рояля, зажмурься и изо всей силы бей обеими руками по клавишам; и когда за стеной начнуть кричать, и дворник будет ломиться в дверь, и сойдет внезапно с ума дремавший кот — ты получишь некоторое представление о действии моего портрета на ум и чувство толпы.

29 апреля 1915 г.

Крепко целую тебя. А как, брат, жаль Вандербильда: ведь он ехал покупать мой автопортрет — так и не удалось.

Твой Л."

Вот мы и ознакомились с опубликованными более полувека тому назад письмами Леонида Андреева.

Добавлю, что автопортрет действительно был написан и после смерти писателя, последовавшей 12 сентября 1919 года в деревне Нейвала, хранился в одном из музеев Финляндии.

В 1959 году вышли в свет воспоминания Корнея Чуковского. Прочитав главу о Леониде Андрееве, я вспомнил о его письмах к Сергею Голоушеву и, подумав, что они могут заинтересовать Чуковского, перепечатал их и послал Корнею Ивановичу.

Вскоре в Алма-Ату пришел ответ. "…Спасибо Вам за доброе отношение к моей книжке , — писал Чуковский, — книжка, по-моему, имеет больше недостатков, чем достоинств, клочковатая, неровная. Это только эмбрион книжки. Если доживу до второго издания, внесу в нее много нового — о Короленко, о Кропоткине и дам иллюстрации. Тогда она заиграет по-другому. За письма Леонида Андреева горячо благодарю. Я уже читал их, не помню где. Юмор в них вымученный. Они не отражают подлинного Андреева, но очень возможно, что я ошибаюсь. Если я буду в конце ноября в Москве, буду счастлив повидаться с Вами. Врачи шлют меня в санаторий. Еще раз спасибо! Преданный Вам Корней Чуковский" [7] Первая публикация. .

Одна фраза в этом письме — "они не отражают подлинного Андреева" — показалась мне странной. Она как бы перечеркивала прежние строки Чуковского, написанные им же в его воспоминаниях — "было очень много Андреевых, и каждый был настоящим".

Суждения современников о таланте и творчестве Леонида Андреева противоречивы. Скиталец называл его фантазию необузданной и дикой, талант — мрачным и трагическим.

Письмо К. И. Чуковского

Андрей Белый видел в его характере черты донкихотства: "Он был Дон Кихотом в прекраснейшем смысле".

"Виртуоз околесицы, мастер неправдоподобия, — желчно восклицал литературный критик Юлий Айхенвальд, — он только сочиняет, только вымышляет, и это у него выходит так явно, что сколько он ни старается, правда от него бежит" [8] Ю. Айхенвальд . Силуэты русских писателей. Берлин. "Слово", 1923. .

"Он был удивительно интересный собеседник, — неторопливо и обстоятельно ведет свое повествование Горький, — неистощимый, остроумный. Хотя его мысль и обнаруживала всегда упрямое стремление заглядывать в наиболее темные углы души, но — легкая, капризно своеобычная, она свободно отливалась в формы юмора и гротеска. В товарищеской беседе он умел пользоваться юмором гибко и красиво, но в рассказах терял — к сожалению — эту способность…" [9] М. Горький . Собр. соч., том 18. Литературные портреты. М., Государственное издательство художественной литературы, 1963. .