Юрий Чернавский - Архив Банановых островов. Том 1

— “Наверно вагон Брежнева ночью прицепили” — предположил стоящий за Лундстремом наш инспектор Осколков. Олег Леонидович, стараясь изо всех сил обрести душевное равновесие, выглянул из вагона…

Прямо в восторженные объятия публики из соседней двери вывалился… Эдуард Михайлович с несколькими, хорошо знакомыми мне по совместным “вертушкам”, Народными артистами. Пронзительно хрюкая, к ним, сквозь бурлящую у вагона толпу, протиснулась обкомовская чёрная “Волга” со сверкающим синим маячьком на крыше. Смольный и его спутники послали публике благодарные воздушные поцелуи и скрылись в машине. Обдав ликующий народ ошмётками вырванной колёсами травы, “Волга” прямо по зелёным газонам выпрыгнула с перрона на улицу и умчалась, сопровождаемая мигалками и истеричным хором сирен милицейского экскорта.

Когда у шокированных артистов Госоркестра с лязгом захлопнулись челюсти, на мгновенно опустевшем перроне появился человечек. Он подошёл к Лундстрему, улыбнулся, представился администратором и пригласил всех в “Икарус”, который дисциплинированно запарковался вдалеке на стоянке.

Все тротуары пестрели трафаретами “Ансамбль “Молодость””.

— “Кто это был?” — изумлённо спросил меня мой закадычный друган, трубач Арзу Гуссейнов, потрясённый невиданным зрелищем. Я не успел ответить, так как на нас с рёвом спикировал военный вертолёт, осыпая улицы дождём листовок. Одна из них покачиваясь опустилась Арзу прямо на голову. Он, закатив глаза под лоб, ухватил её за кончик. Вслух читает — “Эдуард Смольный и ансамбль “Молодость”!”. Покрутил бумажку… "Гы"… сказал Арзу, недоумённо посмотрел на меня и мы расхохотались…

Оркестр Лунстрема успешно отработал концерт при полном зале в Ташкентской филармонии.

А город всё кипел страстями под гнусавую скороговорку динамиков на снующих машинах ГАИ — “Ансамбль “Молодость”!!!”… Стадионы ломились от ошалевших счастливых зрителей. Секретари обкомов партии целовали взасос знаменитых артистов и закатывали грандиозные банкеты во славу Э.М. Смольного и его гумманитарной деятельности…

=======================

Но однажды Смольный вошёл в свой кабинет, и увидел там представителей Прокуратуры СССР, которые вежливо доставили Эдика в тамбовскую тюрьму.

Расстрел

Следствие длилось 2 года. Эдику грозила статья, за хищение государственной собственности в особо крупных размерах — расстрел. За это время, Смольный в тюрьме возглавил морально-недоразвитый блатной молодняк в порыве деятельности по перевыполнению искупления вины перед Родиной, и стал самым авторитетным человеком в пределах, огороженных кирпичной стеной с колючей проволокой по периметру.

Суд

По случаю, я заехал в Тамбов к маме и, конечно, поспешил посмотреть очередное шоу моего уважаемого приятеля Эдуарда Михайловича Смольного.

Увиденное превзошло все мои предчувствия…

Зал суда забит до предела. В первых рядах Народные артисты и актёры.

Эдик на скамье подсудимых, в окружении томов Уголовного Кодекса СССР и документальных свидетельств о его непричастности к нарушениям такового, гордо взирает на робеющих судей и нахального Прокурора.

Приведу только короткий эпизод этого потрясающего процесса:

Прокурор:

- “Гражданин Смольный, нарушая законы финансовой отчётности, устраивал массовые попойки в Тамбовских ресторанах, каждая стоимостью в годовой бюджет среднего машино-строительного завода…”

Эдик встаёт, перебивая зарвавшегося Прокурора:

- “Простите, Ваша честь, за годы работы в Тамбовской филармонии я провёл… — дцать официальных банкетов в ресторанах гостиниц “Концертная”, “Тамбов” и “Цна”. Все копии счетов, заверенные руководством, прошу предоставить суду” (какой-то человечек побежал к судье с кучей бумажек)

- “Да и что там говорить — распахнулся в ослепительной улыбке Эдик — Вы же, гражданин Прокурор, сами присутствовали на этих банкетах. Посмотрите на наши трогательные фото…”…

Приговор

Приговор: Смольного, Эдуарда Михайловича, оправдать за отсутствием состава преступления, а так же оплатить финансовые убытки, понесённые им за время незаконного содержания под стражей…

Через три дня Прокурор застрелился…

Дружественные ночные налёты моих дружков и подружек на дачу, где меня поселил Коля, происходили почти каждый вечер и затягивались до утра.

И так как я привык работать по ночам, такой экстремальный график выбивал меня из творческого равновесия. Работать днём для меня было насилием над собственной натурой, когда в голове пусто и мысли бродят где попало, тщательно обходя туман привычного вдохновенья…