Константин Сорокин - Трудные дни сорок первого

— Виноваты, товарищ бригадный комиссар. Учтем все замечания…

Теперь мне приятно вспомнить: слово свое Краснорецкий сдержал. Боевая и политическая подготовка в дивизии пошла полным ходом.

Била ключом жизнь и в других соединениях. Словом, наша 16-я крепла, мужала и к весне 1941 года представляла собой уже довольно внушительную силу.

— Еще, Константин Леонтьевич, с годик, — говорил Лобачев, — и будем готовы встретить любого противника, если он вздумает напасть на Советский Союз. Народ-то у нас какой!

— Да, Алексей Андреевич, народ подобрался в армии что надо, отличный народ!..

Разговор этот мы вели, возвращаясь домой с парада в честь Первомая. А три недели спустя, точнее, 25 мая генерал-лейтенант Лукин, собрав командный и политический состав, сообщил о полученном через округ распоряжении из Москвы перебросить армию из Забайкалья на запад.

— Приказываю, — заключил Лукин, — немедленно готовить войска к погрузке в эшелоны!

Известно, что передислокация целой армии с ее многотысячным личным составом, с разнообразной боевой техникой и громоздким обозом является сложным делом. Не так-то ведь просто, к примеру, на протяжении всего пути обеспечить людей горячей пищей. А ветеринарный надзор за лошадьми, которых насчитывалось не одна сотня? А доставка им фуража? При этом еще необходимо было, учитывая международную обстановку, соблюдать максимальную скрытность передвижения эшелонов по железной дороге на весьма значительное расстояние.

Погрузка 5-го механизированного корпуса была назначена в тот же день, 25 мая, с наступлением темноты. Я выехал на разъезд, где располагался штаб этого соединения. Начальник отдела политпропаганды корпуса Анисим Федорович Киселев собрал политработников, и мы вместе обсудили, как лучше организовать в дороге партийно-политическую работу. План наметили такой: постоянно знать настроение личного состава; следить за своевременным обеспечением воинов питанием, газетами и журналами; регулярно проводить беседы и доклады по вагонам. В этих целях на каждый эшелон наряду с его начальником был назначен ответственный политработник — чаще всего из рот пли батальонов. Кроме того, во всех вагонах поручили конкретным коммунистам держать сослуживцев в курсе текущих событий.

Утром следующего дня вместе с комсомольским работником старшим политруком И. И. Свирилиным мы отправились в 109-ю мотострелковую дивизию. Здесь была наиболее полнокровная организация ВЛКСМ, но молодая и по-настоящему еще не сколоченная. Понятно, она нуждалась в особой помощи, да и усиленный контроль ей бы не помешал. Свирилин стал проверять, как готовятся комсомольцы к передислокации, а я провел в подразделениях беседы с коммунистами.

В одной из рот ко мне обратился замполитрука А. С. Дерюгин:

— Правда ли, что против нас выступила Турция?

Вот так так! Мы были убеждены, что переброска нашей армии вызвана угрозой нападения фашистской Германии, а тут, пожалуйста, Турция уже набросилась на нас! Спросил у Дерюгина, откуда идут такие слухи.

— Да «солдатский телеграф» сообщает…

— Ну и как же вы комментируете сообщение этого «телеграфа»? Что и как объясняете бойцам?

— Говорю, что все это выдумка, никто на нас не нападал.

— Правильно делаете. Растолкуйте товарищам, что армия перемещается на новое место в плановом порядке, по приказу Наркома обороны, и дело это — обычное для войск.

Соберите коммунистов и комсомольцев, объясните суть. Надо опровергнуть выдумку «солдатского телеграфа». Передайте это вашему политруку.

— Есть, товарищ бригадный комиссар!

Разговор с Дерюгиным меня насторожил. А не пустил ли корни пресловутый «телеграф» в других частях и подразделениях? Собрали мы политработников, секретарей партийных и комсомольских организаций, обрисовали, так сказать, текущий момент и задачу, которую выполняет 16-я армия. Тут же порекомендовал сделать то, о чем шла речь и в мехкорпусе: накоротке провести собрания коммунистов и комсомольцев, позаботиться о том, чтобы в каждом вагоне были агитаторы, регулярно доставлялись газеты, устраивались их читки. И, конечно, чтобы решительно пресекались разного рода домыслы, вздорные слухи.

Нет, разумеется, во всей нашей политической работе мы вовсе не умаляли остроты международной обстановки. Более того, подчеркивали, что, кстати, делалось тогда во всей Красной Армии, серьезность переживаемого периода, не скрывали и вероятности войны, которую могли развязать против нас империалисты. Вести пропаганду иначе — значило бы снижать бдительность воинов, их готовность в любой момент, если потребует Родина, выступить на ее защиту. Боец должен быть морально подготовлен к тому, чтобы, когда понадобится, сойтись с врагом лицом к лицу, и убаюкивать его миротворными речами, тем более в той тревожной обстановке, было бы не только неразумно, но и преступно.