Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Сегодня у меня была Намара, чикагская примадонна, очень красивая и живая молодая женщина, приехавшая сюда с пятьюдесятью платьями в шестнадцати сундуках и с успехом певшая у Кампанини. Она хотела со мною познакомиться, и мы мило провели время.

Вечером сидел дома и немного писал квартет. Этот квартет может оказаться одним из лучших моих сочинений, но работать надо над ним бережно.

Моё рабочее время - от одиннадцати до двух - остаётся неприкосновенным и третий акт понемногу движется вперёд. Параллельно с оперой готовлюсь к третьему recital'ю и к следующему наигрыванию на Duo Art. На этой неделе жизнь стала тише и спокойней. Почитываю всемирную историю по-английски и немного мечтаю о Стелле, сидя с трубкой у камина.

Утром вместо, как я думал, письма от Стеллы получил письмо от цензуры, которая вернула мне телеграмму, посланную маме на Кавказ. Я так радовался, что наконец приняли телеграмму прямо в Ессентуки, а между тем на телеграфе, оказывается, просто была ошибка. Но скоро я войду в сообщение с мамой, и тогда надо стараться вытащить её сюда.

Днём наигрывал на Duo Art: 4-й Этюд (мой) и Прелюд g-moll Рахманинова, который у меня выходит очень хорошо.

Переписчик принёс переписанный второй акт, играл мне свои сочинения. Я был удивлён: очень сложная и модерная партитура, настолько сложная, что с первого блика трудно разобрать, насколько это хорошо. Но, во всяком случае, очень интересно.

Письмо от художника Ларионова из Парижа, очень радостное и зовущее меня в Париж (в противоположность Баксту, который определённо говорит, что сейчас ехать не время). Оказывается, декорации для «Сказки про шута» давно написаны Ларионовым, и это известие ужасно меня порадовало, потому что я привык смотреть на «Шута» как на какой-то миф и даже почти забыл его музыку.

Днём чай у Полины Хейфец, сестры скрипача. Там и Дагмара, и Рубинштейн.

Дописал первую картину третьего акта до того момента, когда Челио предлагает Труффальдино бантик. Скоро и конец первой картины. Не головокружительно скоро, но всё-таки ползём.

Хотя от Стеллы ни слова и уже скоро две недели, как я её не видел, но всё же сегодня поступила первая ласточка о её существовании: звонила та дама, за которую так нежно просила у меня Стелла в свой первый визит ко мне, чтобы я принял её, а послушал, как она играет Скрябина и меня. Я был мил с дамой и назначил её аудиенцию на понедельник. Думаю, скоро объявится и сама исчезнувшая принцесса.

Ходил по Красным Крестам и другим учреждениям, отыскивая способ сообщения с мамой. Кажется, через связи Владимира Николаевича ей можно будет перевести немного денег.

Когда днём я шёл на второй recital Рубинштейна, то встретил Стеллу. Я уверен, что противная девчонка нарочно гуляла на моей дороге, зная, что в три часа я пойду на этот концерт. Любопытно, что я в это время думал о ней, но не узнал её. Стелла сказала: «Ну вот, вы уже и забыли меня». Я был ужасно доволен встречей.

После концерта чай у Либман, опять Дагмара, Рубинштейн и прочие.

У Mme Lewis большой приём. Среди других - король теноров Карузо, которому был представлен в качестве «нового русского гения». Я не был у Люис месяц и был встречен с исключительной радостью.

Вечером догонял дневник.

Сегодня, наконец, опять день Стеллы. Хотя этому и предшествовал большой чай у Ламберта, где снова и Дагмара. и Рубинштейн, и Полина, и Либман. Но мы с Дагмарой не разговаривали, и я живо удрал, ибо в шесть часов - Стелла. Она появилась и мило спросила: «Может быть, хотите, чтобы я ушла?» Была мягка и нежна, и ужасно обрадовалась приготовленной для неё коробке конфет. Она высока, почти с меня ростом, и гибка, как Полина из «Игрока», которую можно завязать в узел. Мы обедали с нею в «Билтморе» и потом, вернувшись ко мне, провели вечер перед камином. Теперь уже Стелла отвечала на поцелуи и была много горячее, чем в прошлый раз. Очевидно, за две недели многое было передумано и многое подвинулось вперёд. Только иногда она с отчаянием восклицала: «Oh. I am so quick, so quick, but I can't resist!» [13] О, я слишком спешу, слишком спешу, но не могу устоять (англ). и прибавляла, что она не хочет остаться игрушкой в моих руках. Вероятно, она была бы ещё нежней, если бы могла поверить моей искренности. Но её держала боязнь полюбить человека, который играл бы с нею, как с одною из многих.

Стелла создала мне отличное настроение и сегодня я кончил картину.