Алексей Шерстобитов - Эксперты

— Это рядом с тобой всегда светит солнце. Ты просто… я не знаю! что и как ты сделала?!

— Это не я — это Татьяна. Она очень светлый человек. Я там только волонтером, все на ней держится, и вот такими как я делается. Это необычные люди, умеющие пропускать все сквозь свое сердце. Сейчас так мало тех, кто пропускает через себя чужое горе, сострадающих, любящих и жаждущих помочь… это… эээтооо просто невероятные люди, они могут отдать даже последнее…

— Ну и что же ты там делаешь?

— Все, что скажут, в чем нуждаются эти люди, и конечно, бесплатно…

— И я тебя от этого оторвал! И это вместо того, что бы присоединиться…

— Зато мы есть друг у друга!

— Я тебе обещаю, что рано или поздно мы сможем присоединиться к ним…

— Я знаю, что так и будет, потому, что ты самый лучший…

— Не-а… Я самый любимый, причем самой замечательной женщиной во Вселенной, а остальное, в виде меня, прикладывается… Кстати, что это ты мне такое вколола, что меня так весело тряхануло?

— Да… два с половиной куба к**** [11] Название не приводится из этических соображений. … — такой психфарм препарат…

— Надеюсь, больше… ты ведь сама…

Пройдя в течении нескольких часов вдоль трассы, дождавшись темноты, пара пересекла шоссе и, ориентируясь по карте и компасу, к полуночи вышла к берегу небольшого озерка.

Здесь, в лесной чаще, должны были стоять кони. Те самые два Брабансона, преподнесенные Владыкой. Некоторые волнения у Марины были. Всетаки отченьке шел седьмой десяток, да и лошадей он в глаза до этого не видел.

Здесь был небольшой скит, где в молитвенном уединении обретались в схиме три монаха. Они и взяли под свое покровительство гужевой транспорт на некоторое время.

Сруб, совсем крохотный и рядом такая же по размерам часовенка, нашлись быстро.

— Надо же! Всего-то двадцать км от Питера и такая глухомань!

— Любимый, это не совсем «глухомань», просто эти земли выкуплены Патриархией…

— Все равно, вдалеке от суеты и благодать! Я бы пожил здесь! Конечно, в уединении с тобой… Только, боюсь, монахи разбегутся или анафему нам с тобой объявят…

— Не объявят, они смиренные. Скорее мы смиримся… Они хорошие и светлые люди, но вряд ли выйдут… — Усталость от физического перенапряжения, и нервной нагрузки исчерпали последние ее силы. Он чувствовал это в каждом ее слове.

Но столько любви и нежности, несмотря на бессилие, было в каждой буковке, что было понятно — единственным ее переживанием было испытываемое ей счастье:

— Я тоже счастлив! Только счастлив… и больше ничего!.. — Наконец показались в темноте силуэты животных. Алексей, осознав их размеры, встал, как вкопанный:

— Господи милостивый! Малыш, это же слоны!

— Это Брабансончики…

— Эти брррабанннсончики просто монстры какие-то. Какие мышцы! Чем их кормят-то?!

— Это порода тяжеловесов…, милые коняшки, смотри какие козырные детки…

— Девочка моя, я никогда на них не сидел, даже не знаю, что из этого выйдет…

— Они очень спокойные, у них самая спокойная, надежная и крепкая нервная система… Вот увидишь, они тебе понравятся… — Передвигаться дальше разумнее было только ночью, в темноте, лошади только способствовали скрытности. Шли где шагом, где на рысях, лишь иногда останавливаясь, что бы подкормиться самим, покормить животных и сверить по карте маршрут.

Полчаса сна в седле и неведомый по составу укольчик придали достаточно сил, чтобы преодолеть за ночь еще сорок километров. Оставалось до границы с Финляндией, с учетом пройденных пятнадцати, еще не больше ста двадцати.

— Ну что, еще двое суток, любимая? Топать придется только с вечера, торопиться некуда. Через пару верст смешанный лесок, там и тормознемся, а то в этом сосновом все за километр просматривается.

— Представляешь, я ничего не чувствую, кроме счастья, даже усталости нет!

— А я чувствую!

— Что же?

— Не делай так…

— Как?

— Не двигай так попой!

— Но так и надо, иначе…

— Иначе я сейчас тебя изнасилую!..

Брабансоны спокойно шагали бок о бок, казалось, они дремали, не замечая ни мира, ни всадников, ни времени. Их могучие спины заставляли наездников очень широко раздвигать ноги и делать движения сродни тем, что неизбежны на ложе любви. Всё вместе не могло не возбудить мужчину, ярко проявляющееся в красных лучах восходящего солнца.

— Как же ты хороша! Иди ко мне… — Он перетащил ее на своего коня, посадил лицом к себе, себе на ноги и, не сдерживаясь в порывах, сначала обнял, потом заерзал руками по ее телу.