Василий Аксенов - Десятилетие клеветы - Радиодневник писателя

— Никто из них меня не предал! — выкрикиваю я.

— Все, все предали, — повторяет он с довольной ухмылкой, но опять вовсе вроде бы не заботясь о том, чтобы я поверил, как будто его задача вовсе не в том состоит, а только лишь в назывании очередного пункта. И затем сразу вперед, к следующему вопросу повестки дня. Возможно, к самому главному. — А теперь скажи, для чего ты работаешь на этих радиостанциях?

«А тебе какое дело? А ну-ка, пошел вон отсюда, посланец доброй воли!» — так мне хотелось крикнуть ему в ответ, однако мысль о том, что любопытнейший ночной разговор на этом может прерваться, останавливала. Я с опаской взглянул на Майю. Она, похоже, еле сдерживается, как будто даже старается зажать рот ладонью, чтобы не крикнуть: «Позвольте вам выйти вон, Игрек ИгрекОвич!» Ушик между тем, разомлевший у камина, поворачивается кверху пузиком.

— Почему же мне на них не работать? — почти как охотник, приближающийся к тетереву, осторожно спросил я. Сейчас, кажется, все выяснится. И точно, с каждой фразой И.И. все выше вытягивал из мешка ослиные уши. В те дни я еще не слышал имени Ббква, и за всеми этими играми виделся мне ныне раскаявшийся Карпович. Так или иначе, это были они. Сомнений почти не оставалось, Игрек пришел от них.

— Тебе что, денег не хватает? Денег, что ли, мало? — с сильной агрессией спросил он.

— Ну, вообще-то не хватает, — признался я. — А тебе разве хватает? — Вспомнились московские толки о том, почему ИгрекОвичу всегда денег хватает.

— А ведь я не работаю на «Радио Москвы»! — вдруг с гордым вызовом заявил он. Я подумал почему-то о русском свойстве начинать полемические фразы с «ну» или с «а». А кто там из писателей на «Радио Москвы» работает? Ну, разве «Радио Москвы» считалось когда-нибудь источником денег?

— Ты думаешь, это одно и то же: врать по своему радио или говорить правду по чужому? — спросил я. Нежелательные вопросы-ответы на вопросы-вопросы нас не смущают: мы просто не отвечаем на них. Вздув большущее пузо, Игрек ИгрекОвич вылез лицом вперед, так что блики камина заплясали на его щеке.

— Ну ладно еще «Голос Америки», — проговорил он, — а ты ведь до самого дна скатился, до «Свободы». Разве ты не знаешь, кто им деньги дает? — зловеще вещал он. — Не притворяйся, прекрасно знаешь, откуда к ним деньги идут. Из ЦРУ! — Фонетически русская аббревиатура не очень подходит к этой тайной организации. Она предусматривает какое-то хоть и сдержанное, но явное погромыхивание за горизонтом. Си-ай-эй — явно лучше: совсем уж почти нечто невидимое и еле слышно шелестящее. Я расхохотался: они обожают это ЦРУ, видят в нем свою зеркальную копию, именно поэтому так и содрогаются при упоминании.

— Скажи, от кого ты эти сведения получил? Уж не от Генриха Боровика ли?

— Все знают, кто дает деньги «Свободе»! — и снова вызов, снова презрение, весьма подчеркнутое голосом, как будто тот, кто посылал, предупредил: «Не забудьте, когда будете у Аксенова, каждое слово будет услышано!»

— Эти твои сведения, Игрек, устарели, — сказал я. — Конгресс дает деньги «Свободе» и «Свободной Европе». Утверждает весь бюджет до последнего цента. Да и вообще, — продолжал я, — какое тебе дело, где я работаю? Радиожурналистика — дело довольно естественное для писателя, особенно в эмиграции. Нам, конечно, предлагали и что-то другое, — начал было я.

— Что это вам другое такое предлагали? — с нескрываемым интересом перебил он.

— Хм, — сказал я. — Ну, скажем, полное профессорство, жить на кампусе где-нибудь в глуши, однако мы решили лучше на вольных хлебах…

— Кому это нам? Почему ты все время говоришь «мы»? — И снова в его голосе появилось какое-то странное презрение в адрес этого «мы».

— Говорю мы, потому что это мы: я, Майя и Ушик.

— Какой еще Ушик?

— Собака наша.

— Какая еще собака? — с досадой воскликнул он. Ушик, как было уже замечено, лежал в метре от его башмака. Ситуация напомнила мне рассказ его большого друга и моего любимого писателя Грэма Грина «Одиннадцать невидимых японцев». Странные все-таки нынче пошли литераторы с недоразвитой наблюдательностью! Может быть, на чем-то одном внимание все время сосредоточено? Он вперился в Ушика. Тот лапкой провел по своему уху, будто отмахнулся от неприятного взгляда. ИгрекОвич, обнаружив четвертого, мохнатого участника беседы, почему-то смешался, сбился, отвлекся от своего вопросника к коробке шпротов, этой «сардиннице ужасного содержания», где рядком лежали извечные советские закусочные мумии. Шпроты-то были ностальгические, из русского магазина.