Валерий Головской - Мэрилин Монро. Жизнь и смерть

„Нельзя предлагать первой встречной выйти за тебя замуж, — сказала я, — не то у тебя будет масса неприятностей“.

„Каких неприятностей?“

„А что, если она плохой человек, или даже преступница, или что-то в этом роде?“

Он посмотрел на меня долгим взглядом и ответил:

„Ты не преступница или что-то в этом роде. Я готов рискнуть. У меня хватит денег, чтобы добраться до фермы. Ну так как — пойдешь за меня?“

Я покачала головой, мне было трудно говорить. Сердце заныло в груди. Этот молодой солдат, продававший фальшивые карточки, был так пронзительно одинок, что мне хотелось разрыдаться.

Я сжала его руку и сказала: „Я не могу выйти за тебя замуж“ — и быстро ушла. Он не пошел за мной.

Когда я оглянулась, я увидела, как он открыл крышку своего ящика и направился к толпе на ближайшем углу».

«Ты сидишь одна. За окнами вечер. Вереницы машин, шелестя дорогими шинами, мчатся вдоль Голливудского бульвара. Они напоминают бесконечную череду светлячков. Ты голодна и ты убеждаешь себя: „Диета полезна для талии. Нет ничего прекраснее, чем плоский живот“.

И ты громко повторяешь задание учителя дикции: „Ариадна поднялась со своего кресла в снегах акракаронианских гор“.

И еще:

Каждый урок стоит доллар. За доллар можно купить пару чулок или один гамбургер. Но ни колготки, ни гамбургер никогда не сделают тебя актрисой. Уроки дикции могут. Так что с голыми ногами и пустым желудком ты повторяешь согласные: „Здравствуй, дух веселый…“

Глядя на голливудскую ночь, я часто думала: „Наверное, тысячи девушек сейчас сидят в одиночестве, мечтая, как и я, стать кинозвездой. Но меня это не тревожит, потому что моя мечта самая сильная“.

Чтобы сильно мечтать, не нужно знать ничего особенного. Я ничего не знала об актерском мастерстве. Я не прочитала ни одной книги об этом, не пыталась играть и ни с кем не обсуждала эту тему. Мне было стыдно признаваться в своей мечте тем немногим людям, которых я знала. Я говорила, что надеюсь зарабатывать на жизнь, став моделью. Я звонила во все модельные агентства и время от времени получала работу.

Но я никогда не расставалась с моим секретом — мечтой стать актрисой. Это все равно как сидеть в тюремной камере и смотреть на дверь с надписью „Выход здесь“.

Работа актера — это было что-то светлое и прекрасное. Что-то вроде ярких красок, которые Норма Джин видела в своих мечтах. Это не было искусство. Это было как игра, в которую ты играешь, чтобы вырваться из мрачной, хорошо знакомой тебе действительности и очутиться в мирах, столь разноцветных и ярких, что твое сердце начинает биться в груди при одной мысли о них.

Когда мне было восемь лет, я часто по ночам смотрела из окон приюта и видела огромную освещенную вывеску — „Киностудия Р.К. О. Радио“. Я ненавидела эту надпись. Она напоминала мне запах клея. Однажды моя мама взяла меня на студию, где она работала. Запах клея, которым она склеивала кинопленку, долго держался у меня в носу.

Это был нос Нормы Джин. У начинающей актрисы Нормы Догерти таких чувств к названиям студий не было. Для нее эти названия были маяками Земли Обетованной — земли Ингрид Бергман, Клодет Кольберт, Джоан Кроуфорд, Бетт Дейвис, Оливии де Хэвиленд, Джин Тьерни, Дженифер Джонс [14] Знаменитые звезды Голливуда 30-40-х годов. .

Так это было, когда я сидела в одиночестве в своей голливудской комнатушке. Я засыпала голодная и просыпалась голодная. И я думала, что все актеры и актрисы — это гении, сидящие на крыльце Рая — в фильмах».

«Я никогда ничего не читала о Голливуде, который я узнала в эти первые годы. Ни намека на тот Голливуд, что в журналах для поклонников кинозвезд. Если есть какие-то книги на эту тему, то я, должно быть, их пропустила, как и несколько миллионов других не прочитанных мною книг.

Голливуд, который я знала, был Голливудом неудачников. Почти все, с кем я встречалась, страдали от недоедания или пытались покончить с собой. Это как строчка из стихотворения: „Вода, вода, кругом вода, но нет ни капли для питья“ [15] Строка из стихотворения английского поэта и философа Сэмюэла Тейлора Колриджа (1772–1834) «Сказание о старом моряке», написанного в 1797–1798 годах. В переводе Н. Гумилева звучит так: «Вода, вода, одна вода. Мы ничего не пьем». . Слава, слава повсюду, но всё не для нас!