Дмитрий Бобышев - Я здесь

Но нет: в институте появился корреспондент из Москвы, закулисно беседовал где-то и с кем-то… За мной послали нарочного из деканата, отозвали с какой-то лекции, проводили в ту же, когда-то веселую, а ныне унылую и пустую гостиную, где был комитет комсомола. Там сидел некто, не молодой, не старый, не высокий, не низкий, вертел в руках мою статейку "Хороший Уфлянд". Представился:

— Корреспондент "Комсомольской правды".

— Дмитрий Бобышев, студент.

— Как же вы, Дима, дошли до такого?

— А что? Нас обвиняют, навешивают крамолу… А у нас ее не больше, чем, например, в "Литературке"…

— И "Литературка" за свое ответит перед партией. А вы отвечайте за свое. Вот, например, ваша заметка… Что это: "Не тащит читателя, уставшего после работы, на борьбу и сражения"?

— Ну я имел в виду "за абстрактную добродетель".

— Нет, это никого не убеждает…

Не убеждало и меня, и я остался с чувством тревожного ожидания дальнейших неприятностей. Но пока они медлили, нас развлекали мелкие нападки "Технолога": там, например, появилось утверждение, что Найман "учинил скандал в институтской библиотеке, требуя целый список запрещенной и порнографической литературы".

— Толя, что это значит?

— Это значит, что я запросил "Хулио Хуренито" Эренбурга, а мне не дали.

— Почему же это порнография?

— По звучанию…

Основной разнос ожидался от парткома, а там царили разброд и шатания. "Партийные товарищи" сами не могли разобраться что к чему. Одни не хотели "отдавать нашу молодежь людям типа Лернера, в сущности, случайным в нашей партии", другие с грозным укором казали перстом на Будапешт. Разоблачения Сталина, хотя и частичные, расколебали идеологический монолит, и стали видней человеческие свойства, даже слабости, наших "парткомычей". Универсальный, как гаечный ключ, анекдот ходил про них в то время:

"Ленин задумал советских людей носителями трех свойств: партийности, ума и чести. Но им оказалось под силу обладать лишь двумя. Так, умные и партийные получились жуликами, честные и партийные — дураками, а умные и честные — беспартийными".

Действительно, к кому ни приложишь этот калибр — подходит! Даже мой безусловно порядочный и партийный отчим веселил и сердил меня… наивностью, когда старался обратить пасынка на "правильный" путь. Он копал под корень:

— Не было Иисуса Христа даже как исторического лица. Нет никаких доказательств!

— А я скажу — не было твоего Ленина. Как ты докажешь, что был?

— Да он же сам — в Мавзолее! К тому же свидетельства, фотографии…

— И о Христе — свидетельства и изображения. И — заметил? — на них он всегда узнаваем! Это ли не доказательство подлинности?

Были у него и другие теории для моего "спасения". По одной из них мне нужно было до защиты диплома ничего другого не делать, а попросту лишь учиться, не отвлекаясь ни на что.

— Получишь диплом — пожалуйста! Девушки, развлечения, книжки…

— А дышать можно? А — жить?

— Так живи. Но к чему, например, на стихи распыляться? Зачем они? С чего ты их стал сочинять?

— Ну чувствую что-то внутри. Какая-то цветомузыка на слова просится…

— А-а… Так ты, значит, песню слышишь. Так бы и сказал…

И он отступился от наставлений.

Но вот наконец партком взвешенно грохнул — разразился в том же "Технологе" от 16 ноября письмом "Об ошибках газеты "Культура"". Вот из него характерные выдержки.

"В связи с выходом газеты "Культура" партийный комитет считает необходимым высказать свое мнение о ряде статей этой газеты.

Определяя задачи комсомола, в своей знаменитой речи на III съезде комсомола в 1920 г. В. И. Ленин говорил:

"Надо, чтобы все дело воспитания, образования и учения современной молодежи было воспитанием в ней коммунистической морали", в основе которой "лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма".

Казалось бы, именно этой великой, почетной задаче и должна быть посвящена газета "Культура" — орган комитета ВЛКСМ института.

Выполняет ли газета указанные задачи?

Нет, не выполняет.

Возникает законный вопрос: "Могут ли некоторые члены редколлегии газеты "Культура" быть проводниками социалистической культуры?" Видимо, нет. Как может редактировать газету студент Хануков (321-я группа), который имеет строгий выговор за утерю комсомольского билета? О какой же культуре может говорить студент Михельсон (322-я группа), который, начиная с первого курса, почти ни одной сессии не сдавал экзаменов без двоек, имеет выговор за пользование шпаргалкой и строгий выговор за непосещение занятий?