Ричард Пайпс - Я жил [Мемуары непримкнувшего]

В мае 1992 года я вернулся в страну, которая теперь называлась Российской Федерацией, чтобы выяснить возможность заняться исследованиями в Центральном партийном архиве, который до недавнего времени был наглухо закрыт для всех, кроме надежных партийных аппаратчиков, но теперь благодаря Ельцину открыл свои двери для всех ученых. Это удивительное решение новых правителей России открыть доступ к самым секретным хранилищам коммунистической партии мотивировалось не столько уважением к исторической правде, сколько желанием Ельцина дискредитировать коммунистов, его главных конкурентов. Архивы, содержащие государственные секреты, например министерств иностранных дел или обороны, а также архивы разведывательных органов и органов безопасности оставались под замком, как и прежде.

В Центральном партийном архиве, неуклюже переименованном в Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории, содержатся подлинные документы всех основателей коммунизма от Маркса и Энгельса до Ленина и Сталина, а также менее значимых лиц и различных партийных организаций, включая документы Коммунистического интернационала. Насколько важен этот архив для историка, становится ясно, когда узнаешь, что в нем хранится около трех тысяч неопубликованных документов Ленина. Все эти материалы содержались в прекрасных условиях, как и подобает святым писаниям.

Издательство Йельского университета подписало контракт с этим архивным хранилищем и получило эксклюзивные права на издание на английском языке документов в серии «Анналы коммунизма». Редактор этой серии Джонатан Брент предложил мне составить подборку ленинских документов из ранее засекреченной части архива. Я с энтузиазмом согласился.

В Москве я провел неделю, хорошо устроившись в частной квартире из двух комнат, кухни и ванной, заплатив 125 долларов. Для сравнения можно проиллюстрировать абсурдность российской экономики тем, что, по словам хозяйки, она платила в месяц за квартиру сумму, эквивалентную цене обычной шариковой ручки. Я вернулся в Москву в июне 1992 года, на этот раз на две недели, чтобы заняться засекреченной ранее перепиской Ленина.

О новой России я записал такие впечатления: «Люди намного более удовлетворены жизнью, чем я предполагал, а магазины снабжаются намного лучше. Нет ни малейшего интереса ни к чему, кроме своих собственных дел. Слышен звон колоколов! Невообразимые торговые ряды вдоль Пушкинской улицы, как муравейник. Но в воздухе веет свободой». «Торговые ряды» — это уличные торговцы, мужчины и женщины, молодые и старые, стоящие плечом к плечу по обеим сторонам улицы и предлагающие прохожим один или два предмета: блузку, свитер ручной вязки или калькулятор. Милиция, в растерянности, не зная как быть с такой непривычной проблемой, время от времени разгоняет лоточников, но они моментально восстанавливают свои ряды.

Согласно контракту с Москвой, книга должна была выйти одновременно на русском и на английском языке. Но это оказалось невозможно, потому что работники архива были явно психологически не в состоянии относиться к Ленину хотя бы с какой — то долей объективности. Документы из секретного ленинского архива выдавали мне медленно и бессистемно. Это было похоже на удаление зубов. Штат архива состоял из людей, набранных не за их профессиональные качества архивистов, а за верность коммунистическим идеалам. Они были весьма вежливы, но им явно не нравилось, что материалы по самым секретным аспектам режима выдавались иностранцам. Я прощал им их поведение, думая о том, как бы чувствовали себя архивисты в Ватикане, если бы их попросили обслуживать представителей советского общества безбожников. Тем не менее я быстро продвигался вперед. Книга под названием «Неизвестный Ленин» вышла в октябре 1996 года, а русское издание с предвзятым комментарием и некоторыми сокращениями — три года спустя.

Одной из целей этой особенной книги, как и двух ранее изданных томов о русской революции, было развенчать расхожее представление о разнице между «хорошим» Лениным и «плохим» Сталиным, показав, что главные элементы того, что стало известно как сталинизм, напрямую связаны с ленинизмом. Советский режим в период после 1953 года намеренно распространял миф о якобы существовавшем различии между двумя диктаторами, чтобы возложить вину за все лишения и ужасы, через которые прошла страна при коммунизме, на Сталина, который будто бы узурпировал социалистическую революцию. Эта интерпретация благосклонно воспринималась в левых кру- rax по всему миру, потому что она позволяла восхищаться коммунизмом, свободным от бремени сталинизма. Но такая интерпретация противоречила фактам. Хотя к концу своей жизни, в приступах паранойи, Ленин и ссорился со Сталиным (а он ссорился почти со всеми своими соратниками), именно он продвигал Сталина на высшие посты в партии. Когда Вячеслава Молотова, в течение сорока лет работавшего с обоими советскими деятелями, спросили, когда он уже был на пенсии, кто из них «был более суровым», он ответил: «Конечно, Ленин… Помню, как он упрекал Сталина в мягкотелости и либерализме. “Какая у нас диктатура? У нас же кисельная власть, а не диктатура”» [11]. Единственным историком, кто поддерживал мою позицию, был ныне покойный Дмитрий Волкогонов. Но ни он, ни я не слишком преуспели в ее защите, потому что репутация Ленина как идеалиста, вынужденного прибегать к жестокости против своей воли, оставалась непоколебимой как в России, так и за границей.