Александр Бенкендорф - Воспоминания - 1802-1825. Том I

Рано утром следующего дня император прибыл для того, чтобы увидеть все собственными глазами. Его душа разрывалась от несчастий подданных, когда он, двигаясь пешком, увидел всю полноту разрушений. Люди благословляли его, осеняли крестным знамением и находили утешение в ангельских чертах прекрасного лица своего государя. Он останавливался для того, чтобы поговорить с наиболее обездоленными, распоряжался о помощи, которую следовало им оказать, и дал мне полные полномочия в наиболее скором и благородном вспомоществовании при всякой нищете. Ближе к концу дня он вошел в кладбищенскую церковь, где был встречен рыданиями родственников, которые принесли туда для погребения бренные останки своих отцов, мужей и жен. Глаза императора наполнились слезами, и он пожал мне руку, сказав мне: «Это очень печально! Сделайте все, что будет в Вашей власти для того, чтобы облегчить все эти несчастья, я рассчитываю на Ваше доброе сердце». Это поручение никогда не изгладится из моей памяти. Мое рвение удвоилось, я пригласил к себе торговцев Васильевского острова и мы с ними рассмотрели способы оказания немедленной помощи. Мы решили и безотлагательно стали осуществлять следующие меры: 1) большое здание биржи будет превращено в госпиталь для самых бедных, где они смогли бы найти пристанище, пищу и одежду; также они смогли бы получить там необходимые средства и материалы для скорейшего возобновления работы по своему ремеслу; 2) каждый домовладелец возьмет к себе несколько человек и будет их кормить несколько дней; 3) всем врачам будет дан приказ бесплатно лечить бедных больных своего квартала; 4) аптекари будут отпускать все лекарства по простым рецептам любого врача бесплатно, плату они будут получать с меня в конце месяца; 5) в трех местах острова будут накрыты столы более чем на 800 человек, во всех кварталах будут раздавать хлеб; 6) на следующий день все бедные будут одеты в теплые шубы, шапки и сапоги, белье будет роздано даже самым маленьким детям; 7) я назначил двух полковников, нескольких офицеров и младших офицеров, чтобы возглавить работы по восстановлению и постройке как домов, так и мостов, заборов и крыш. Немедленно закипела работа и, несмотря на холод и трудности найти нужное количество рабочих, я почувствовал удовлетворение, видя продвижение работ вперед на восточных улицах.

Тем временем приходили сведения об ущербе в каждом доме, об убытках на каждой фабрике и в каждой лавке. Деньги приходили со всех сторон, и по мере возможности мы расселяли в домах семьи в соответствии с их положением и количеством детей. Я велел раздать более 300 коров с тем, чтобы дети получали более здоровую пищу. Таким образом, были использованы все способы для скорейшего исполнения спасительных приказаний лучшего из государей. Я чувствовал удовлетворение от того, что заслужил его похвалы, и от того, что все население было довольно теми мерами, которые были мною предприняты. Не далее, как через три месяца слезы были осушены, дома, мосты и заборы восстановлены, и подданные благословляли своего императора.

Летом возобновились поездки и пребывание в Лифляндии, куда моя жена с нашими детьми уехали провести теплое время года в небольшом имении Зильтер. Я отправился к ним после окончания сборов в Красносельском военном лагере и привез к ним свою сестру графиню Ливен. Она на несколько месяцев покинула своего мужа и Великобританию с тем, чтобы напомнить о себе императорской семье и повидать родных, с которыми она не встречалась целый год. 30 августа в день именин государя я приехал в Петербург, желая получить у него отпуск. В это время он со своей супругой уезжал в Таганрог и покидал Петербург, не подозревая о том, что снова увидит его только из гроба. Я имел счастье получить у него отпуск в его кабинете на Каменном острове, он благосклонно принял меня, произнес в высшей степени ласковые и теплые слова, а также обнял меня с сердечностью, от которой у меня на глазах выступили слезы. Было что-то грустное в этом расставании, в приготовлениях к поездке, во всех окружающих, и в особенности в самом императоре, который, видимо, предчувствовал несчастье. В день его отъезда все смотрели друг на друга с тревогой, его собственный взгляд был хмурым и даже суровым. Все это отнесли на счет болезни императрицы Елизаветы, которая казалась слабой и почти приговоренной врачами к смерти. Но стоило императору покинуть столицу, как из уст в уста стали передаваться смутные слухи о том, что он сбежал из Петербурга и от высшего света, что он устал царствовать, что он хочет отречься, что он не любит России и передает ее в неумелые и ненавистные руки графа Аракчеева. Каждый день появлялись новые тревоги, в свете были испуганы, чиновники оробели, недоброжелатели раздували пламень недовольства, честные люди, предвидя большие осложнения, стремились отойти от дел для того, чтобы избежать мощного влияния временщика, которого уже не называли иначе, как Визирем. Все перешептывались и предсказывали несчастья, Петербург и двор замерли в молчании, которое предвещало грозу.