Анатолий Гордиенко - На пути к рассвету

— У него хвостик длинный, завинтка эта самая, колется, — упрямилась Марийка, но всё же провертела другую дырочку.

Она никак не могла усидеть на месте: то подбегала к Феде Кузнецову, то шепталась с Машей Ульяновой, то снова подскакивала к большому зеркалу, затем начала писать письмо маме, написала десять строк, сложила в планшетку, оделась, шепнула Нине, что сбегает в спецшколу.

Ещё во дворе школы Марийка расстегнула пальто, покосилась, виден ли орден, улыбнулась — виден, в коридоре лихо козырнула дневальному, спросила, где Богданов. Тот кивнул на плотно прикрытую дверь знакомого кабинета.

Комиссар был не один, он распекал двух незнакомых Марии курсантов, но, увидев её в дверях, враз остановился.

Марийка, не ожидая приглашения, сняла пальто.

— У вас тут натоплено, — сказала она весело, потом, оглядев потупившихся курсантов, добавила: — Может, я попозже зайду, Николай Иванович?

— Нет, Мария, останься, а вы, товарищи, свободны. К разговору о чекистской скромности, завещанной нам товарищем Дзержинским, мы ещё вернёмся.

Богданов усадил Марийку, сам сел рядом, потом пересел за стол, чтобы лучше видеть собеседницу. Марийка улыбнулась, глаза заиграли, блеснули озорным голубоватым светом.

— Вот сегодня товарищ Куусинен вручил, — не выдержала она долгого молчания, покосившись на орден.

— Маша, возьми себя в руки, — произнёс, кашлянув, Богданов. — Ты человек крепкий, волевой. Ночью сегодня вернулась группа поиска. Василий Савоев погиб. Погибли и другие наши ребята. Убит ещё один твой одноклассник из Пряжи Ваня Скобелев…

Марийка оцепенела, широко раскрытые глаза её ничего не видели. Богданов тихонько вышел из комнаты, постоял у двери, прислушался.

Через час, когда он вернулся, Мария сидела на том же месте, так же вонзив взгляд в стену.

— Мне нужно позвонить, — сказала она хрипло.

Богданов вызвал коммутатор города, Марийка взяла трубку, назвала номер.

— Товарищ Могикан, это Мария. Можно, я на пару часов отлучусь? Схожу на аэродром. Да, да, к нему. Всё никак не могу застать. В полётах. Понятно. Добро.

И на этот раз Алёши не было в Беломорске.

— Прилетит не скоро, недели через две, — ответил ей в штабе скуластый лейтенант с повязкой дежурного на рукаве. Мария спросила, на месте ли тот штабной майор, но и его не оказалось. Дежурный явно тяготился расспросами незнакомой девушки в штатском, нетерпеливо шлёпал толстым журналом, раскрывая и закрывая его, и на просьбу дать лист бумаги отрицательно покачал головой. Марийка расстегнула верхние пуговицы пальто, покопошилась в левом кармане гимнастёрки, достала комсомольский билет, письмо из Сегежи, треугольник из Кеми, два билета в театр на субботу, подаренные сегодня Могиканом. Не долго думая, написала карандашом на обратной стороне билетов: «Алёша! Ты был прав — на войне нет места для любви. Не ищи ни меня, ни Анну. Прощай. Марийка».

— Пожалуйста, передайте Жандораку. Спрячьте подальше и не вздумайте воспользоваться…

— А почему бы и нет? У вас, конечно, ложа бенуара? — спросил игриво лётчик.

Марийка, нагнув голову и крепко сжав зубы, стала застёгивать карман гимнастёрки, и тут вмиг посерьёзневший лейтенант увидел, как сверкнула тёмной запекшейся кровью эмаль Красной Звезды.

— Это… Это… Да что ты понимаешь, — хрипло выдавила Марийка.

…Электрическая лампочка горела так тускло, что на складе стоял полумрак. Фомин, достав список из новой кирзовой сумки, по-командирски висевшей через плечо, беспомощно повертел его в руках, то поднося к самим глазам, то отодвигая, потом нехотя отдал Марийке.

— Русские сапоги, две пары, — громко прочитала она.

— Пусть сидора сначала выдаст, — остановил её Фомин. — Давай вещмешки, четыре штуки.

— Пошто вам четыре на двоих? — уныло спросил простуженный кладовщик, снимая с длинного шкворня связанные попарно кожаные сапоги.

Кладовщика этого Марийка раньше здесь не видела.

— Листовки, газеты возьмём, патроны, — ответила она, но её дёрнул за рукав Фомин.

— Ешь пирог с грибами, держи язык за зубами. Читай дальше.

— Портянки два метра, компас один, флаги красные две штуки, финский нож, перчатки шерстяные две пары…

Мария читала утверждённый Власовым список, а Фомин наскоро распихивал провиант по мешкам: 20 банок консервов, 10 плиток шоколада, две фляжки спирта, 3 килограмма масла, сухарей 14 килограммов.

Фомин придирчиво рассматривал, свежий ли шпик, не подмочен ли сахар, нюхал табак, тряс под ухом коробками спичек, заменил зачем-то хозяйственное мыло на туалетное в бумажках.