Она говорит сама для себя. Голова в черном платке опущена, глаза смотрят не на то, что есть здесь, в комнате, кивнул на все неизбежные несчастья, которые были и еще будут. Опрокинутый чугунок стоит перед ней без всякого дела. Картошки у нас давно нет.
Может, папа привезет из командировки? Прошлый раз, еще снег был, он купил в деревне полмешка...
А у брата в лагере сейчас обед. На первое, наверное, борщ...
— Чтой-то отец не едет, — прерывает мои мысли бабушка.
— Он говорил, когда сев закончится. Значит, еще не закончился.
Где-то за железными дорогами и лесами, у самой западной границы, папа идет по полю, опираясь на свою палочку. Стараюсь не думать, что там, вокруг этого поля...
Мы с бабушкой вместе молчим о страшном. Там, куда папа уехал, еще скрываются по лесам бандиты. Иногда они выходят к деревням. Недавно из командировки не вернулся папин товарищ.
Нельзя, не хочу, запрещаю себе думать об этом! Папа завтра приедет, мы с ним сядем на серое одеяло, обнимемся, и я спою ему «Темную ночь», любимую детдомовскую песню.
А картошки пусть не привозит, проживем и без картошки, мысленно уговариваю и стараюсь я задобрить кого-то. И, наклоняясь над отцовской постелью, вдыхаю слабый запах знакомого одеколона и солдатской опрятности.
В нашем большом четырехэтажном доме тихо. Почти все ребята уехали в лагерь. Тетю тоже послали куда-то от школы. Второй смены вместе со мной дожидаются белобрысый пятиклассник Алик и маленькая Света с первого этажа. Вон они, уже вышли и стоят у столовской трубы. Это любимое наше место во дворе. Черная железная труба поднимается по стене прямо из окна кухни, мы с утра догадываемся по запахам, что готовится на обед.
— Я сейчас! — кричу им из окна.
Только отдам ключ соседке. Бабушка ушла в церковь. Когда вернется, не сказала.
— В сад? — качнул головой Алик.
А как быть со Светой? Ай, ничего, сама она все равно туда не доберется и, значит, никого не приведет в наше место. Возьмем с собой Свету.
Рядом с въездом во двор, там, где останавливаются продуктовые машины, есть полузасыпанная подвальная арка. Она ведет в развалины больницы. Мы ныряем в подвал и осторожно ступаем с камня на камень.
Свет проникает откуда-то сбоку. А сверху нависли балки с упавшими на них этажами. Туда лучше не смотреть, чтобы не представлялось, как балки могут не выдержать... Поскорей пройти это место. Стараюсь не дышать. Здесь особенно густая смесь горького, дымного с чем-то тошнотворно-сладким.
Вышли. Теперь надо подняться по остаткам лестницы — пять широких каменных ступеней. За ними пустота, обрыв. Алик перебрался на небольшую площадочку, следом Света. Она оглянулась на меня и, кажется, хочет захныкать. Но возвращаться еще страшней, чем идти дальше.
Мы стоим на высоте второго этажа. Под ногами стена шириной в три кирпича, вокруг нее с обеих сторон позеленевшая вода. Наверно, здесь разорван водопровод. Надо пройти несколько метров и спрыгнуть вниз.
Вот и все. Это я открыла здесь такую комнату. Она, правда, без потолка, но с желтыми стенами. Сохранились даже рисунок наката и остатки бордюра по верхнему краю.
Вместо пола яркая трава, какие-то мохнатые широкие листочки плотно застлали все острое, покалеченное, кирпичное и железное. А посреди комнаты настоящие заросли. Высокие стебли с узкими листьями и кисти розовых цветов.
Света сразу садится на траву и, растопырив руки, хочет потрогать все листочки сразу.
— Осторожно, не наступи! — кричим мы ей громким шепотом.
Там, у стены, есть кустик земляники. Недавно на нем отцвели два невиданно больших белых цветка, на их месте уже розовеют ягоды. Настоящая земляника! Откуда она здесь взялась, что питает ее сочные темно-зеленые листья — мы не знаем, не думаем об этом.
До войны здесь была детская больница. Я запомнила ее из-за скульптуры на балконе: Сталин с девочкой на руках.
В больницу попала фашистская бомба, крыша рухнула, балкон тоже, все палаты и все лекарства сгорели. Что стало с больными детьми и врачами, мы не спрашиваем.
Теперь здесь сама по себе выросла целая клумба иван-чая с розовыми цветами и куст неправдоподобно крупной земляники. Презирая собственный страх и грозные запреты взрослых, мы пробираемся сюда чуть ли не каждый день и ничего здесь не рвем. Только смотрим, говорим шепотом и тихо уходим. Это наша тайна.
Весь день до самой темноты длится потом бесконечная игра. Мы вытаскиваем из развалин кирпичи и строим из них на свободном месте дома.
Читать дальше