Аманда Лир - Дали глазама Аманды

Изабель Дюфресне, которую во времена андеграундных войн называли «Ультра Фиолет», жила тогда в Нью-Йорке и общалась с Энди Уорхолом. Я тоже могла бы рассказать, что видела китайчат, которые бегали вокруг моей чашки, но это было не к месту. Я все же попыталась неловко описать цвета, ощущение глубокого знания, полного блаженства… Дали засмеялся.

— Цвета, цвета… Все мне рассказывают про это. Уколоться, чтобы в конце концов увидеть цвета… Пойдите лучше в музей Гюстава Моро! Вы ведь были в музее Гюстава Моро, не правда ли?

Нет, я не была в музее Гюстава Моро.

— Это вам очень понравится. И вы увидите подлинные видения. Не засиживайтесь у «Кастеля» и пойдите завтра в музей.

Я приступила к поглощению садовой овсянки, которая казалась мне очень вкусной до тех пор, пока Дали не рассказал, каким именно образом садовых овсянок душат, чтобы их мясо было нежным. Казалось, он упивался этой жестокостью, без сомнения, чтобы меня шокировать. В конце обеда он испустил крик, который заставил всех вздрогнуть, а потом процитировал что-то по-испански.

— Это из «Дона Хуана Тенорио», вы узнаете?

Нет, я ничего не узнавала. Боже мой, сколько всего я узнала от этого исключительного и, без сомнения, гениального человека, «божественного Дали», как он себя сам называл!

Выходя от «Лассера» и влезая во внушительный черный кадиллак, ожидавший его, он спросил нас, сможем ли мы поужинать с ним и несколькими его друзьями завтра вечером. Я снизошла к его просьбе. Он сильно пожал мне руку и, глядя мне в глаза, бросил:

— Теперь мы не расстанемся больше, вы понимаете?

Он говорил правду.

Эта встреча сбила меня с толку. До сих пор Тара был самым дорогим для меня человеком. Конечно, все, что со мной произошло, произошло совершенно случайно, но благодаря Дали передо мной приоткрылся целый мир, мир, который располагался где-то вне замкнутого пространства рок-музыки, наркотиков и моды, в котором я вращалась. Возвращаясь к Катрин Арле, чтобы пополнить свой кошелек, я то и дело перебирала в памяти обрывки вчерашнего разговора: я думала о видениях и галлюцинациях, в которых галлюциногеном становится искусство, ведь именно это хотел мне сказать Дали, заявив, что минеральная вода — его любимый наркотик; с недоумением вспоминала его странное заявление, что я лесбиянка, и его издевательские рассуждения о сексе. Он любит фиолетовый, цвет литургический и церемониальный, но он ненавидит котов, тогда как я их обожаю. Он рассказывал, как он их убивал в Кадакесе, когда от них просто некуда было деться. Он роялист, он обожает роскошь…

Вдруг я вспомнила, что в течение всего вечера мы не говорили о живописи. Я даже не попыталась дать ему понять, что в Лондоне я занимаюсь живописью и учусь в Академии искусств. Однако как же тогда мне узнать, кто его любимые художники и нравятся ли ему прерафаэлиты, которыми я так восхищалась в Тейт-галерее? Рисует ли он в Париже или только в Испании? Осмелюсь ли я спросить его об этом сегодня вечером?

Тара, казалось, не имел большого желания отправиться в отель «Мерис». Ему предстояла крайне неприятная беседа с адвокатом. Он хотел развестись и заставлял меня подписывать разные бумаги. Я это делала неохотно, но, чтобы получить опеку над своими двумя детьми, он должен был доказать неспособность к этому их матери. Я же была так влюблена в него, что готова была сделать все, что угодно, для его удовольствия.

В отеле «Мерис» портье привел нас на первый этаж, в 108-й номер, который занимали Дали с Галой. Там уже было полно народу: разодетые женщины, среди которых была одна миниатюрная особа с уморительным акцентом — ее звали Мафалда Дэвис, она занималась продажей картин Дали, конечно, Людовик XIV, близнецы, князь Русполи, необыкновенно вальяжный и любезный. Он непринужденно смеялся в ответ на остроты Дали.

Мы опять оказались «ряжеными», и Дали с гордостью представил нас своему двору, поскольку мы были его последним приобретением. Шампанское лилось рекой. Вокруг были цветы, много цветов, канделябры, лепной потолок, огромные зеркала. Да, Дали обожал роскошь и украшения. Когда мы выходили из номера, чтобы отправиться в ресторан, он сжал мою руку, втолкнул меня в лифт и прошипел мне на ухо: «Как только вы вошли в комнату, все присутствующие дамы на мгновение почувствовали себя устаревшими. Неужели вы этого не заметили? Они сверлили вас глазами, они обсуждали вашу короткую юбку, они были в бешенстве…»