Аманда Лир - Дали глазама Аманды

Нет, я ничего этого не сделала.

— Иногда я вас не понимаю, — сказал он. — Вы были в Риме, самом красивом городе мира, и вместо того, чтобы этим воспользоваться, вы всюду таскались за негритянкой, балующейся наркотиками! Невероятно! Когда вас оставляешь одну, вы становитесь маниакально депрессивной. В Париже мне надо будет заняться вашим воспитанием.

И он повесил трубку.

Я приехала в Париж в декабре и, как большинство манекенщиц, остановилась в отеле «Луизианы», на улице Сены. Этот отель соответствовал моим средствам и к тому же был вполне приличным. Кроме того, этого было место, непосредственно связанное с историей Сен-Жермен-де-Пре, и все светила экзистенциализма там останавливались. Я часто сталкивалась в лифте с сухощавой и миниатюрной Альбертиной Сарразен. Флор, квартал, где обитала большая часть писателей, был в двух шагах. В этом квартале я встретила одного парня, англичанина, в коричневом бархатном костюме, с разноцветной кепкой на голове. Его звали Никки, и он жил в одном отеле со мной. Он стал моим другом, и я потащила его в «Мерис», чтобы показать Дали, что и я могу найти что-нибудь необычное.

Но он меня обошел. Сняв накипь с парижских ночных кабачков, мэтр привел в «Мерис» шайку невообразимых псевдо-хиппи, подражавших заезжим англичанам и их вкусам в отношении музыки и одежды. Некоторые кутюрье ловили на лету эти новые веяния и вводили моду на ситец, бахрому и пан-бархат. Среди этих кутюрье был Жан Букен с улицы Святых Отцов.

Одной из находок Дали был отвратительный английский паразит, носивший чудовищный головной убор с бахромой такой длины, что она спадала ему на глаза. Он был похож на потертый абажур, и кличка Абажур тотчас к нему прилипла. Итак, я представила Дали моего Никки по кличке Кепка, а Дали представил мне свой Абажур. Гостиная в «Мерисе» превратилась во двор Чудес. Дали уверял, что все это для меня. Но я всегда знала о его склонности к максимальному смешению людей и красок. Я сказала себе, что Гала была бы разгневана, увидев все это. Но ее здесь не было.

Дали гордо показал несколько новых придворных: тощих святых Себастьянов, болезненных жинест, молодого человека, накрашенного, как вампир, всегда одетого в черное, с мушкой на щеке (настоящей), без всякой (даже обманчивой) примеси красоты.

— Вот видите, — чванился Дали, — вовсе не нужно ехать в Лондон, чтобы найти Flower People, все они приходят к Дали. Я знал, что вы будете эпатированы. Какие красавцы, не правда ли?

Он ничего не понял. Ни один из этих проходимцев не принадлежал к движению, взбудоражившему уже даже Америку. Любовь, Мир, Самопознание, основные принципы настоящих хиппи, не имели для них никакого значения. Они приходили поесть и выпить за счет Дали, позировать ему, а потом хвастаться об этом повсюду. Уязвленная, даже обиженная, я села поодаль.

Несколько позже Дали забрал меня, Кепку и Людовика XIV, издевавшуюся над последними приобретениями Дали, обедать к Бедону. Я попыталась ему объяснить, почему мне было так неприятно видеть его обманутым этими совершенно бесцветными персонами, но из духа противоречия и из упрямства он стал настаивать на их добродетелях. «Даже Гала считает их вполне подходящими». — аргументировал он. Это была бесстыдная ложь.

На следующее утро он позвонил мне в отель:

— Сегодня утром я сделал сенсационное открытие! Вы вылитая «Моисей» Микеланджело! Сходство просто поразительно! И как я раньше этого не замечал? Этим утром я посмотрел на репродукцию статуи Моисея и увидел вас, моя маленькая Аманда, только с бородой.

Вы смотрели на меня с обидой и неодобрением, как, наверное, Моисей смотрел на евреев, когда они отказывались ему повиноваться. Вчера в гостиной вы точно так же смотрели на всех этих абажуров, которые вам так не нравились.

Я ожидала всего, но только не Моисея. Его открытие меня рассмешило.

Позавтракала я горячим сэндвичем с сыром в обществе нескольких знаменитостей, Жака Стернберга, фотографа Гуннара Ларссена и Ольги Жорж-Пико.