Разваливаться здешнее кинематографическое сообщество начало уже при министре культуры Евгении Константиновиче Войтовиче. Тогда всех ведь разогнали, хотя свои студии были у нескольких режиссеров, у меня в том числе, у документалистов. Потом был потрясающий министр Сосновский... Я присутствовал лишь на его пресс-конференции, куда он собрал деятелей культуры и журналистов. С того момента у нас не стали складываться отношения, поскольку я понял, что это далекий от культуры человек, не знающий дела. А закончились эти отношения, когда мне стало абсолютно ясно, что представляет собой сей руководитель культуры: однажды в коридоре министерства, где мы группкой стояли, курили, он, очевидно, полагая, что в неформальной обстановке режиссеры говорят между собой о водке и женщинах, желая, видимо, сблизиться с режиссерской братией, подошел к нам и, тоже покуривая, приступил к рассказам скабрезных анекдотов.
Какая-то надежда затеплилась у меня, когда пришел новый министр культуры господин Гуляко; мне показалось, что, коль новый человек пришел, он организует некую встречу с деятелями искусства, соберет их, поговорит о том о сем. узнает, что их волнует, чем живут. Но никаких приглашений не последовало, никуда не позвал.
И тогда я взял свернутую газетную страничку и понес туда, в Министерство культуры.
Прннял меня господин Гуляко точно в назначенное мне время. И вот сидит в кабинете министр, сидит директор "Беларусьфильма" Шенько и я. Начался разговор.
Я говорю:
- Я очень хочу поставить картину. Меня уже сто раз похоронили, но вы-то не читали некролога, знаете, что я живой, еще сил полный, и очень хочу снимать.
Указательный палец министра многозначительно поднимается вверх:
- Минфин... Вот как с Министерством финансов к концу года разберемся, так все и выяснится. Сейчас все деньги забирает большая, очень важная картина. Денег пока нет, будем ждать. Как только утрясется, сообщим.
Сие значит, что все деньги, которые появляются на студии, идут на "большую, очень важную картину". Все! Жалко, что и наши авторские (за показ телевидением сделанных нами картин) идут туда же.
А поднятый палец мне давал понять, насколько Минфин важен: именно он решает, а не они, не Министерство культуры, не контора, которой государство выделяет деньги на производство фильмов, постановку опер, балетов, концертов, танцевальных номеров - всего, чего хотите. А они не знают.
- Мне осень нужна, - говорю я им (шел октябрь 2002-го). - Я соберусь и быстро сниму картину: со своими актерами, найдем натуру, все будет сделано быстро и экономно.
- Может быть, следующей осенью, посмотрим.
И вдруг министр, отвлекаясь от лежащего перед ним рассказа, вроде и нет его вовсе, вроде я не принес литературу, говорит:
- Игорь Михайлович, не хотите ли вы стать президентом Белорусского кинофестиваля, который пройдет Бресте?
- Нет, и в мыслях нет, и никогда нет.
- А как насчет председателя жюри?
- Тем более. Что же я буду судить, если приблизительно знаю, что делается на "Беларусьфильме", знаю кто там редактор, знаю, что студия находится в распаде.
Чувствую, запахло мужским потом...
Видно, "да" сказать не хотят или не могут, а отказать аргументированно не могут тоже, потому что не читали никогда этого произведения. "Пока не получается" и все тут. Если бы мне так и говорили, мол, не читали, о чем речь, не знаем, я бы ответил: "Прочитайте. После состоится еще одно наше рандеву, и тогда выясним ваше мнение о сценарии, причем меня устроит любое ваше отношение к нему, потому что я знаю, что это гениально, это библейская притча, и картина такая же должна быть - библейская".
- Может быть, поговорим о литературе? - предлагаю я наконец.
- Сейчас я попрошу, чтобы мне сделали ксерокопию, возьму с собой, почитаю и вам позвоню, - сказал господин Гуляко.
По сию пору нет звонка. Уже не один год читает министр.
А я было размечтался: "К семидесятилетию хорошо бы сделать картину: сам себе подарок бы преподнес к юбилею и, если картина получилась бы, - людям".
Но, даже будучи на моем семидесятилетии, замминистра Рылатко ни слова не сказал. Мог бы, зная, что меня это волнует, поговорить со мной, если душа есть. Ни слова.
Я прошу только об одном: вы мне четко скажите, литература вас устраивает? Будете запускать? Если нет, я выйду в коридор, я готов к этому. Но объясните причины!
Меня потрясает, что Министерство культуры не хочет со мной поговорить о содержании литературы, которую я предлагаю, обсудить, что же это такое - "Желтый песочек", а все говорят только о деньгах, деньгах, деньгах... В министерстве - о деньгах, на студии - о деньгах, все постоянно ссылаются на Минфин. А что вы Минфин трогаете?! Он дает деньги на студию, а вы там уж сами разберитесь, что для кинематографа важно, что неважно. Но худрука нет, главного редактора практически нет, и ничто не подлежит обсуждению.
Читать дальше