Игорь Добролюбов - Осколки памяти

Наконец, 45-й год - Победа! ГосЕТ возвращается на родину в Минск.

И тут происходит нечто поразительное: человек, которого судьба свела в эвакуации с коренной сибиряч­кой, забирает с собой в Минск и эту женщину, и двоих ее детей, и еще двух старых людей - моих дедушку и бабушку!

Вот таким кагалом мы и приехали в город, ставший для меня родным.

Гримерная жизнь

Первое впечатление от Минска - сплошные разва­лины. Даже самая буйная фантазия не сможет нарисо­вать, каким был город после войны: бесконечные руины, остались стоять только стены выжженных изнутри до­мов, пронизанные железными водопроводными трубами. Чудовищное, страшное зрелище, но тогда я этогo не понимал и принимал посильное участие в лазаниях с пацанами по трубным каркасам.

Нас поселили на нынешней улице Москвина, в то время там были "татарские огороды" (поле и татарское кладбище), где для приехавшего люда наспех поставили финские домики, в них густо (по три-четыре семьи) рас­селили вернувшийся театр.

Позже нас потихоньку переместили в гримерки ре­монтировавшегося здания ГосЕТа (ранее синагоги, за­тем - Русского театра).

Это было интересное время. В тесной гримерке два человека - уже много, а когда большая семья... Ваш по­корный слуга ложился спать следующим образом: засо­вывал под стол самодельную деревянную раскладушку ("раскладушка" - какая прелесть слово-то, сколько не­жности! Так же, как в слове "авоська") и залазил туда так, чтобы из-под стола только башка торчала - дышала. Но это никакого значения не имело, так жили все. Важно то, что, поскольку из-за тесноты находиться дома было не­возможно, мы, пацаны, все время проводили на улице: разберем площадочку - и в футбол гоняем с утра до ночи. Играли взапой, до ста голов. Набивали покрышку тряп­ками, и она, мягкая, как подушка, не летела дальше двух метров, ну а если появлялся кто-то с настоящим мячом, он становился в наших глазах величиной недосягаемой: назначался и капитаном, и судьей, и кем угодно - он во всем был король.

В воронке от бомбы, попавшей прямо в купол театра и продырявившей сцену, мы с ребятами, пока здание не отремонтировали, самозабвенно играли в чеку.

В коридоре около каждой двери стояли какие-то вещи - чтобы внутри гримерки было больше места. Из комнатушки театрального концертмейстера было вы­ставлено пианино...

Тогда в Минске много бесконвойных немцев ходило. Кроме того, в нижней части здания театра было что-то типа лагеря пленных: они там жили, свободно общались с жиль­цами, их мастера-столяры приходили, предлагали сделать табуретки, какие-то подставочки - в общем, любую рабо­ту готовы были выполнить, а сердобольные наши люди их за это кормили.

И вот однажды возвращаюсь я с очередной футболь­ной баталии, забегаю в театр и - торможу со всего маха... Господи, божественная музыка! Вижу: жалкого вида не­мец, в общарпанной форме, играет на этом инструменте. И я, мальчонка, застыл...

Стадион "Пищевик"

И вот в это время, когда кругом лежали руины (!), в парке Горького работал микроскопический стадион "Пи­щевик" с огромным количеством спортивных секций: волейбол, баскетбол, бокс, борьба, фехтование... Все бес­платно! В городе, невзирая ни на что, даже проводились спортивные соревнования. В этом отношении послевоен­ный Минск был удивительный город. Причем, когда па­цан уже входил в команду, ему выдавали форму. Тоже бесплатно. И это после такой войны! А руководили сек­циями мастера! Секцию бокса, например, вел чемпион республики по боксу в тяжелом весе Николай Иванович Ачкин.

Я до конца своих дней буду помнить легендарную женщину малюсенького роста, тренера по баскетболу Любовь Львовну Щукину, которая брала к себе всех под­ряд: и высоких, и низких, и толстых, и изможденных, и даже плохо видящих - главное, чтобы мальчишки не болтались по улицам. Идти-то некуда было, на весь го­род работал один-единственный, оставшийся после не­мецких солдат кинотеатр. Очереди туда были безмерные! Мы, пацаны, ходили в кино на "хапок": брали кого-нибудь, раскачивали и забрасывали ближе к кассе, и он, потолкавшись там, пробирался к окошку.

Я у Любови Львовны играл во втором составе цент­ровым разводящим - маленький был, но шустрый, и хо­рошо с мячиком ладил.

А зимой на "Пищевике" заливался каток. Если не было своих коньков, ты сдавал пальтишко и валенки, тебе давали номерок и коньки. Рядом была чайная, где мож­но было погреться кипяточком, и когда мы переехали уже на Карла Маркса, на каток ходили всей дворовой компа­нией.