Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

Султан согласился.

Исмаил-паша египетский с радостью принял Шамиля. После длительной конфиденциальной беседы Исмаил-паша сказал Шамилю:

— Я все сделаю так, как ты скажешь.

В заключение Шамиль посоветовал:

— Тебе, Исмаил, следует послать к падишаху своего сына, пусть он поедет со мной.

Египетский паша послушался совета Шамиля. Приезд сына паши в Стамбул был превращен в праздник. Народ ликовал, стреляли из пистолетов, палили пушки. Простые горожане, завидев Шамиля, падали перед ним на колени.

— О аллах, пошли ему счастье, умножь его здоровье за счет нашего, слава ему, избавившему народ от братоубийственной войны! — восклицали люди.

Радость народов Турции и Египта умножилась очередной вестью о женитьбе сына египетского Исмаила-паши на дочери турецкого султана.

Не дождавшись приглашения главы меккского духовенства, Шамиль решил совершить хадж так, как совершают его простые паломники. Он, поблагодарив, распрощался со своим попечителем — имамом Стамбула. Тот дал Шамилю 3 тысячи рублей на путевые расходы, которыми теперь распоряжались Юнус и Салих.

Вместе с пятьюстами паломниками, собравшимися из разных стран мусульманского мира, Шамиля со всем семейством усадили на пароход, следовавший из Стамбула в Джидду, расположенную на побережье Красного моря.

Утром прибыли в Джидду. Невыносимый зной заставил паломников укрыться под навесом ближайшего караван-сарая. Здесь Салих нанял десяток верблюдов, на которых поехали по бесконечной, мертвой Аравийской пустыне. Раскаленный песок, невыносимо горячий воздух, увлажненный муссоном.

Длинной цепью растянулся караван. Мирно раскачивались паломники в кибитках под дешевыми балдахинами в такт широкому шагу единственного в те времена «корабля пустыни». Лишь бедуины, привычные к жаре, спокойно дремали под палящими лучами южного солнца. К закату дня подъехали к небольшой деревушке, расположенной недалеко от Джидды. Плоскокрышие глинобитные домишки, грязные кривые улочки. Ни одного деревца, ни даже слабого побега живой травы! Один песок всюду, безжизненный, сухой. На каждом шагу, в каждой щели, на зубах, в глазах… Все засыпано желтым песком, сожжено оранжевыми лучами солнца. Но не это потрясло впечатлительного Шамиля, а люди — люди жалкие, истощенные до предела, полуобнаженные, в рубищах, желто-коричневые, похожие на пустыню. Но это были не арабы, а иноплеменные. Несчастные бросились навстречу каравану, протягивая за милостыней костлявые руки. Милосердные путешественники бросали им мелкую монету.

— Что их держит здесь? — спросил Шамиль у подъехавшего к нему караван-баши.

— Нужда. Видите, среди них нет детей пустыни. Все они пришлые. В своем рвении к религии они не посчитались с требованием Корана, рискнули совершить хадж без достаточных средств. Вот и застряли здесь, не имея денег на обратный путь. Говорят, некоторые из них много лет влачат в этой дыре жалкое существование. Немало погибает их здесь от истощения и холеры.

Похожий на скелет беззубый старец с жидкими сединами, которые контрастно очерчивали темно-коричневое морщинистое лицо, мигая красными веками, протянул руку к Шамилю.

— Юнус, дай мне кошелек, — сказал Шамиль.

То, что увидел Юнус и остальные через минуту, казалось ужасным. Десятки рук, цепко хватая друг друга за лохмотья, оттягивали и отталкивали тех, чьи пальцы успели схватить золотые турецкие лиры, щедро раздаваемые Шамилем. Буквально за одно мгновение наполненный золотом кошелек опустел. Многие, кому достались лиры, пав ниц, целовали ноги верблюда. Глаза других, полные слез радости и благодарности, были обращены к небу. Их уста восклицали: «Яллах, шукраналлах!» (О боже, спасибо, боже!)

Шамиль погнал верблюда, он хотел скорее уйти от ужасного места, подобного которому не приходилось встречать даже после жестоких сражений. В ту ночь, лежа на полу караван-сарая, он долго не мог уснуть. Перед его глазами поминутно поднимались сотни костлявых рук изможденной голодом толпы, на него были обращены сотни впалых глаз, горящих блеском обреченных. «Не сон ли это?» — думал Шамиль, не веря, что в преддверии святой обители пророка может быть такое. В России, в стране гяуров, ему не приходилось встречать подобное.

Рассветало. Шамиль встал, вышел во двор. Смуглолицый бедуин в бурнусе из верблюжьей шерсти, оскалив в улыбке стройный ряд крепких зубов, отливающих желтизной слоновой кости, спросил его:

— Не спится?