Татьяна Раутиан - Рассказы бабушки Тани

Потом правительство решило, что все слишком много отдыхают, маловато работают. И сменили пятидневки на шестидневки. Теперь пять дней работаешь, шестой — отдыхаешь. Теперь выходные были по другим числам: шестого, двенадцатого, восемнадцатого… И оказалось удивительное! Раньше в месяце помещалось как раз шесть пятидневок. А потом стало помещаться в точности пять шестидневок. Тридцатого числа был опять выходной! Как и при пятидневках! А вот четырехдневок целых не помещалось. И семидневок тоже. Почему? Спросила папу. Он нарисовал мне прямоугольничек из тридцати квадратиков. Пять на шесть. Оказывается, вот как!

— А как же, если в месяце 31 день?

— Тогда 31-е число — это «санитарный день». Не рабочий и не выходной. Все приходят на работу, но не работают, как всегда, а наводят порядок. Складывают все вещи на правильные места, вытирают пыль, стирают занавески, моют полы и все такое.

— А если это февраль, в котором 28 или 29 дней?

— Очень просто. Если нет 30-го числа, то и нет выходного. После рабочего дня 28 или 29 февраля наступает нормальный рабочий день 1 марта.

Маленькую сестренку Ксану катали дома на коляске. Коляска была старинная, не такая, как нынешние. Она была сделана из гнутого дерева. Колеса были большие, как у взрослого велосипеда, только деревянные. И оглобли были деревянные, гнутые. Сиденье высокое, похожее на детский стульчик. И вся коляска была легкая, свободная. Там можно было сидеть и смотреть по сторонам. Не так, как в нынешних колясках, в которых человек засунут в какую-то коробку. И ему приходится спать, потому что ничего ему не видно. Папа рассказал, что в Китае, когда трамваев и автобусов еще не было, люди ходили пешком. А кому надо срочно — те ездили на рикшах.

Рикшей называли такую, как у нас, легкую двухколесную коляску с сиденьем для одного пассажира. Вместо лошади его везет человек, быстроногий бегун. Его тоже называют «рикша». И тогда мы стали называть Ксанину коляску «рикша». Я очень любила катать Ксану в этой «рикше» по всем комнатам.

Летом 1934 года мы поехали на дачу в Хиттолово. Оказывается, надо везти много вещей. А поезд стоит на этой остановке только одну минуту. Поэтому все вещи мы кидали из вагона еще на ходу. Даже нашу «рикшу» мы разбирали на части и выбрасывали их, когда поезд уже начал останавливаться. Ее колеса укатывались в кусты, а мы старались запомнить — в какие кусты, чтоб найти их потом. А одну минуту стоянки тратили на то, чтобы бросить папе на руки маленьких, выпрыгнуть самим и никого не забыть в поезде. Почему выпрыгнуть, почему — бросить, а не тихо, спокойно выйти? Потому что в Хиттолово не было платформы.

С «рикшей» было очень весело! Ведь у нее такие большие колеса, что можно легко кататься по полям и лугам, по лесным дорожкам, по всяким канавам и буеракам. Вот где было раздолье! Это не то что катать по комнате, где не разбежишься. То на шкаф налетишь, то в дверь закрытую упрешься.

Мы привезли в Хиттолово книжек, чтобы читать, если сильный дождь и гулять не хочется. Я прочитала рассказ про мальчика, который убежал в Америку. Серега и Юра тоже захотели убежать в Америку. Мы не знали, где Америка, далеко ли она от дома, долго ли туда ехать. И уж совсем не думали — а что мы там будем делать? Но пока стали собирать на дорогу еду. И накопили довольно много: три морковины, пять кусков хлеба и сахару. Но лето кончилось, и мы уехали. Но не в Америку, а домой, в Питер.

Это был торжественный день. Я первая пошла в школу. Мне подарили ранец, чернильницу-непроливашку и пенал. Школа была совсем рядом. Ее видно из окна. В школе стали учить буквы. А мне что делать? Я училась писать и считать. И брала с собой книги, чтобы читать их, а не скучать на уроке! Это были довольно толстые книги:

Тогда его только что построили. Про метро писали в газетах. На уроке пения мы пели песню про метро и его строителей. Там были такие слова:

Одна девочка спросила учительницу, кто такие кессонщики. Учительница не знала. А я знала! Ведь я прочитала толстую книгу про метро! Про подземные реки, про песок-плывун, про кессон, и кессонщиков, и кессонную болезнь. Я гордилась, что все это знала. И изо всех сил тянула руку, чтобы меня вызвали, чтобы рассказать про кессон и про все такое, чего даже учительница не знала. И я подумала, что я умнее учительницы. Тогда я еще не знала, что никто не знает всего . Что я не умнее, а просто прочитала эту книгу. Если бы папа не купил эту книгу — я тоже не знала бы ничего про метро и про кессонщиков.