Александр Подобед - Подвиг, 1983 № 23 [альманах]

Помнится такой эпизод. Владимир Тупицын строил роту во дворе для следования в поле на тактические занятия. Рота в строевом отношении была еще недостаточно сплочена. (Причиной этому было то, что в ее ряды только что влилось молодое пополнение.) Это увидел из окна своего кабинета комиссар Авсюкевич. Через несколько минут он в курсантском обмундировании и с винтовкой в руке вышел из здания, подошел к Тупицыну и по всем правилам строевого устава попросил разрешения встать в строй. Командир роты несколько растерялся. Но быстро нашелся и четко скомандовал: „Становитесь на правый фланг!“ Комиссар занял указанное ему место. Наступила тишина. Затем последовала команда командира, и строй двинулся. Комиссар Авсюкевич с винтовкой на плече дал ножку. Командиры взводов скомандовали: „Тверже шаг!“ И курсанты, равняясь на комиссара, так дружно выполнили ее, что и сами удивились своему умению.

На малом привале, за городом, мы окружили комиссара и спрашивали о причине появления его в строю. Как ни в чем не бывало он сказал, что решил проверить строевую подготовку курсов.

— Ну и как находите? — допытывались мы.

— Так себе. Удовлетворительно, — ответил Василий Дмитриевич. — А в строю ведете себя плохо. Строй — святое место. Строиться надо быстро и бесшумно. Никаких разговоров быть не должно. Вне строя вы все — каждый сам по себе, а в строю должны быть — как один.

— И долго вы нас обучать будете? — не унимались курсанты.

— А это насколько у нас найдется умения и способностей продолжать эту нетрудную, но важную часть обучения, — сказал Авсюкевич.

Он тренировал нас дня четыре. Но потом нам стало совестно, и курсанты отправили к комиссару делегацию во главе с коммунистом Степучовым. Явились мы к комиссару и изложили просьбу — заниматься своими делами и не ходить с нами в строю. Василий Дмитриевич оглядел нас, выразил удовлетворение нашим внешним видом, после чего сказал, что занятия совместные, видно, пошли курсантам на пользу, что в роте заметно улучшилась дисциплина.

— У вас ко мне еще что-нибудь? — спросил комиссар.

Надо было видеть, как наш комиссар с трудом удерживался от смеха. А справившись с собой, сказал:

— Ладно. Я и сам вижу, что подзапустил с вами мои дела. Спасибо, что напомнили. Ходить с вами не буду, но при малейшем отступлении от правил строя — не прогневайтесь, не отстану от вас, пока из парней не сделаю воинов. Поклон товарищам.

Должен заметить, что за время совместной службы комиссар курсов ни разу не упрекнул напрасно кого-нибудь из курсантов. Он очень ценил нас, молодых, преданных Советской Республике будущих красных командиров…

…Я весьма горжусь тем, что ваш пионерский отряд носит имя славного человека — Василия Дмитриевича Авсюкевича…

Ф. Шевченко».

Ответ ребят я пробежала сначала по диагонали: был он обычным, со всеми приличествующими случаю словами. Но вдруг…

«Как хорошо, — писали ребята, — что есть люди, которые хранят в памяти героическое прошлое нашей страны, сами активные участники событий, так помнят других…»

Всегда ли мы задумываемся, как проявляется человек в том, что и как он помнит о других людях?

Мы говорим молодым людям: «Помните!» Но разве не лучший урок для них то, как помним сами?

Федор Иванович помнит очень многих. (Судьба свела его с людьми удивительными: работал с Жуковым, знал Карбышева…) Обо всех теперь рассказывает, пишет, стремясь как можно полнее обрисовать эти образы. И как-то забываешь: он ведь сам участник стольких событий, интересных и важных! Он, собственно, и об этом рассказывает. Но не это для него главное. Главное — донести тепло живой памяти о людях и событиях, потому что если не он, то кто же это сделает?

Наташа в тот год долго болела. Сначала дома, потом в больнице. Вдалеке от родных спасалась только книгами и письмами. Ее то обещали выписать, то назначали новые сроки. И когда перенесли очередной срок, она совсем расстроилась. И написала Федору Ивановичу. Длинное вышло письмо. А в конце вопрос:

«У меня слабый характер. Плачу часто. Как быть мужественной, Федор Иванович? Я бы хотела быть похожей на Вас…

Наташа».

В свое время, знакомясь с перепиской Герцена с детьми, я обратила внимание на строки: «Ты наконец дошел до недовольства собой. — Это первый шаг для выхода из праздной неопределенности. Если ты серьезно вызовешь силу воли… ты начнешь совершеннолетнюю жизнь… человеком, твердо идущим, на твердых нравственных основах».