Юрий Галенович - Гибель Лю Шаоци

Так Мао Цзэдун достигал сразу нескольких целей. Во-первых, человек, взятый под подозрение партией, оставался один, у него не оставалось связей даже с членами его семьи, не говоря уже о передачах в тюрьму, посещениях и письмах. Во-вторых, родственники осужденного или осуждаемого партийца, выступив против него с публичным заявлением, с одной стороны, хотя и косвенно, но подтверждали свою вину перед партией, перед Мао Цзэдуном и перед обществом в целом за то, что «недосмотрели» за своим родственником или вовремя не донесли на него в партком или спецслужбы, а с другой — испытывали угрызения совести перед членами своего рода. Таким образом, на крючок попадали сразу и обвиняемый и его ближайшие родственники, разом превращавшиеся в жертвы бесчеловечной политики Мао Цзэдуна, поправшего добрые традиции китайского народа, возникшие в глубокой древности, которые требовали почитания родителей и старших в семье, а также уважения родственных связей.

Лю Шаоци пришел к мысли о том, что в борьбе за выживание хотя бы своих потомков необходимо идти на все и в борьбе против своих мучителей нельзя руководствоваться собственными или общепринятыми моральными принципами; он был убежден, что, если есть хоть какая-то возможность в конечном счете уйти от преследований Мао Цзэдуна и его приспешников, ее необходимо использовать, невзирая на нарушение привычных норм нравственности. Поэтому Лю Шаоци и приказал своим детям послать в адрес партии Мао Цзэдуна письменные заявления о том, что они отрекаются от своих родителей как контрреволюционеров. Таким образом, выполнялись требования, которые в то время обычно предъявлялись группами по особым делам к родственникам политических обвиняемых.

В борьбе против несправедливости Лю Шаоци пошел на этот шаг не потому, что он «признавал» то, в чем его обвиняли Мао Цзэдун и члены его «штаба» — Чжоу Эньлай, Кан Шэн, Цзян Цин, Линь Бяо, Чэнь Бода и другие, а потому, что знал, что эти его слова будут переданы его детям. Он посылал им последнюю весточку. При этом подразумевалось, что Лю Шаоци завешал им при власти Мао Цзэдуна действовать по принципу: с волками жить — по-волчьи выть. Иначе говоря, Лю Шаоци давал понять своим потомкам, что в бесчеловечных условиях главное для человека — сохранить свою жизнь. Это свидетельствовало о том, что Лю Шаоци, особенно когда речь шла об отношении к человеку, к людям, продолжал придерживаться принципов, абсолютно не совпадавших со взглядами Мао Цзэдуна. Человечность против бесчеловечности — вот в чем было коренное отличие между позициями Лю Шаоци и Мао Цзэдуна.

После того как Лю Шаоци полностью изолировали и лишили свободы, т. е. начиная с августа 1967 г., его тюремщики стали подчиняться одному из активных организаторов «культурной революции» в Пекине, председателю ревкома университета Цинхуа, политработнику НОАК Чи июню. Он приказал своим подручным не охранять Лю Шаоци, а надзирать за ним, не проявляя никакой жалости [128] Там же, с. 39. .

В это время внешне ситуация выглядела так, как будто бы сами «революционные массы», сам «народ» в лице своего представителя Чи июня, одного из руководителей новых органов власти, созданных в ходе «культурной революции» как бы по инициативе самих «масс», взял под стражу, ограничил свободу Лю Шаоци — председателя Китайской Народной Республики и члена Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, а Мао Цзэдун и его подручные были только вынуждены считаться с «волей» китайского народа. Вместе с тем практически все люди, вернее, все сотрудники спецорганов, которые находились в доме Лю Шаоци и вокруг него, были все теми же работниками обслуживающего персонала ЦК КПК, которые и до этого выполняли приказы руководства ЦК КПК, Мао Цзэдуна и находились на военной службе. Иначе говоря, государственные или государственно-партийные служащие продолжали осуществлять все действия в отношении Лю Шаоци, т. е. именно они захватили его и держали под стражей.

Изощренное лицемерие всей акции состояло в том, что Лю Шаоци формально не был заключенным. Вопрос считался «внутрипартийным», и расследовала его группа по особому делу Лю Шаоци, также созданная внутри партии.

В КПК существовал определенный порядок заведения особых дел и формирования групп по особым делам, а именно дел членов партии, которых обвиняли в антипартийных действиях и в предательстве родины. Вероятно, в период после образования КНР до «культурной революции» такие группы по особым делам находились, по крайней мере формально, в ведении организационного отдела ЦК КПК.