Рональд Рейган - Жизнь по-американски

В начале ноября мы получили новое подтверждение того, что иранская инициатива приносит плоды в Бейруте, — был освобожден третий американский заложник Дэвид Джекобсен, и его тюремщики обещали освободить остальных в ближайшие двое суток.

При прощании тюремщики сказали Джекобсену какие-то неопределенные слова о том, что он обязан своим освобождением американцам. Я решил, что, если мы хотим добиться освобождения остальных заложников, а также защитить наш новый контакт в Тегеране, нам лучше вообще помалкивать: Соединенные Штаты, дескать, не имели никакого отношения к освобождению Джекобсена. На следующий день, третьего ноября, когда мы с минуты на минуту ждали вести об освобождении Андерсона и Сазерленда, небольшой журнальчик в Бейруте опубликовал статью, в которой утверждалось, что Америка обменивает заложников на оружие, и упоминался в этой связи Макфарлейн и его майская миссия в Тегеран.

Разумеется, в прессе разразилась буря. Через несколько часов каждая газета и телевизионная станция в Америке повторила это несправедливое обвинение — что я не только продавал иранцам оружие в обмен на заложников, но вел дела непосредственно с аятоллой Хомейни.

Запись в дневнике от 7 ноября:

"Обычные встречи и совещания. Обсуждали, как опровергнуть домыслы прессы, которая подхватила исходящий из Бейрута ни на чем не основанный слух, что мы якобы купили свободу Джекобсена ценой продажи Ирану оружия. Я предложил сказать прессе следующее: мы не станем отвечать на подобные вопросы, потому что этим можно навредить тем, кому мы пытаемся помочь".

Я хотел воздержаться от объяснений относительно событий в Иране и Бейруте не потому, что стыдился своей роли в них, — напротив, я был очень горд тем, что вызволил трех заложников, — а потому, что боялся помешать ожидаемому в ближайшее время освобождению остальных, а также поставить под удар сотрудничавших с нами иранцев. Но, к сожалению, молчание не породило ответное молчание.

Седьмого ноября Дэвид Джекобсен с женой и детьми приехал в Белый дом. Шум в прессе огорчил его даже больше, чем меня. Он сказал, что заложники находятся в отчаянном положении, и, если кампания в газетах будет продолжаться, "Хизбаллах" не освободит Андерсона и Сазерленда. Затем он прошел со мной в Розовый сад и обратился к корреспондентам с просьбой проявлять сдержанность: "Во имя господа Бога, поймите, что стоит на карте, и оставьте эту тему в покое!"

Но огненный шквал в прессе нарастал, и с ним улетучились наши надежды на возвращение Терри Андерсона и Томаса Сазерленда. Это было одним из моих самых тяжелых переживаний на посту президента: сначала надеяться, что наши страхи не оправдаются, затем смириться с реальностью — заложники не вернутся домой. Через три дня после визита Джекобсена в Белый дом я записал в дневнике:

"Солнечный, почти летний день. В 11.30 — совещание в Овальном кабинете; присутствовали Дон Р., Джордж Шульц, Джордж Буш, Кэп У., Билл Кейси, Эд Мис, Джон П. и двое его сотрудников. Тема обсуждения: буря в прессе, обвиняющей нас в переговорах с террористами о выкупе заложников за оружие. Нас упрекают в том, что мы нарушили свой собственный закон, запрещающий поставки оружия в Иран. В качестве доказательства ссылаются на разнообразные анонимные источники, в том числе на датского матроса, утверждающего, что он служил на судне, на котором оружие перевозилось из Израиля в Иран, и т. д. и т. п. Приказал подготовить заявление для прессы, в котором мы отрицаем выкуп заложников за оружие и отказываемся отвечать на остальные обвинения и вопросы, потому что это представляет опасность для заложников, а также людей, через которых мы устанавливали контакт с террористами".

Моя дневниковая запись за 13 ноября отражает то раздражение, которое у меня вызывал шум, поднятый прессой:

"Мутный поток безответственных инсинуаций в прессе вышел из берегов. Похоже, что средства массовой информации пытаются представить из этого дела новый "уотергейт". На утреннем заседании сделал решительное заявление: я сам выступлю по телевидению и скажу народу правду. Мы пытаемся организовать это выступление завтра".

На следующий вечер в двенадцатиминутном выступлении по телевидению я рассказал об иранской инициативе и твердо заявил: "Повторяю, мы не платили за освобождение заложников оружием или чем-либо еще. Никаких сделок с террористами мы не заключали и заключать не собираемся".

Я надеялся, что, откровенно и честно рассказав обо всем, я утихомирю прессу, но этого не произошло. На состоявшейся вскоре пресс-конференции я опять объяснил, чем руководствовался, поддерживая иранскую инициативу, и признал, что Шульц и Уайнбергер выступали против нее. "Я взвесил их возражения, — сказал я, — подумал, чем придется платить за неудачу и чем вознаградится удача, и решил, что упускать случай нельзя. Я полностью беру на себя ответственность за это решение и за последующую операцию. Как сказал Линкольн, принимая другое серьезное решение: "Если все получится, не важно, что меня будут критиковать. Если ничего не получится, то, хоть бы десять ангелов встали на мою защиту, — ничто мне не поможет".