Стефани Лэнд - Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты

В заявлении на предоставление бесплатного жилья, в графе о целях на следующие несколько месяцев, я написала, что постараюсь наладить отношения с отцом Мии, Джейми. Мне казалось, если я приложу усилия, мы сможем помириться. Иногда я представляла себе, что мы будем нормальной семьей – мать, отец и хорошенькая дочка. Я цеплялась за эти мечты, как за веревку, привязанную к воздушному шару. Этот шар должен был перенести меня через воспоминания о побоях Джейми и о тяготах жизни матери-одиночки. Если как следует за него держаться, я взлечу выше всего этого. Если постоянно представлять, какую семью я хочу, можно сделать вид, что ничего плохого не случилось, как будто эта жизнь – лишь временный этап, а не все наше будущее.

На день рождения я подарила Мие новые туфельки. Деньги на них пришлось откладывать целый месяц. Они были коричневые, с вышитыми голубыми и розовыми птичками. Я разослала всем приглашения на праздник, как обычная мама, и позвала Джейми, будто мы были обычными родителями. Мы расположились за столом для пикника с видом на океан, на травянистом холме в парке Четземока в Порт-Таунсенде, городке в штате Вашингтон, где тогда жили. Улыбающиеся гости сидели на пледах, которые принесли с собой. Я купила лимонад и кексы, потратив на них продуктовые купоны, которые оставались у меня до конца месяца. Мой отец и дед ехали по два часа из разных концов штата, чтобы присутствовать на празднике. Пришли мой брат и еще несколько друзей. Один захватил гитару. Я попросила подругу сфотографировать нас с Мией и Джейми, поскольку нам очень редко случалось оказаться вместе вот так, втроем. Я хотела, чтобы у Мии было что вспомнить о своем детстве. Но Джейми на снимках выглядел скучающим и раздраженным.

Моя мать с нынешним мужем, Уильямом, прилетела из Лондона, или из Франции, или еще откуда-то, где они жили на тот момент. На следующий день после праздника они явились – нарушив запрет на прием гостей в приюте для бездомных, – чтобы помочь мне с переездом в «переходное» жилье. При виде их нарядов я разве что покачала головой: Уильям облачился в обтягивающие черные джинсы, черный пуловер и черные ботинки, а мама в черно-белое полосатое платье, подчеркивавшее ее внушительный зад, черные легинсы и кеды «Конверс». Они выглядели так, будто пришли выпить кофе, а не заниматься переездом. До этого никто не видел, в каких условиях нам приходится жить, но при этом вторжении британского акцента и европейских мод наш домик – наше скромное пристанище – показался мне еще более жалким.

Уильям не смог скрыть своего удивления при виде моей единственной спортивной сумки, с которой мы переезжали. Он взял ее и вышел на улицу, мама последовала за ним. Я обернулась, чтобы в последний раз окинуть взглядом наш пол, наши тени – вот я читаю книгу, сидя на протертом диванчике, а Мия копается в корзинке с игрушками, вот она сидит в выдвижном ящике двуспальной кровати… Я радовалась тому, что уезжаю. Но на короткий момент мне вспомнилось все, что мы пережили здесь, и я со смешанным чувством горечи и счастья попрощалась с местом, с которого начался наш путь.

Половина обитателей нашего нового дома, построенного по программе «Переходного жилья для малообеспеченных семей», переехала, как мы, из приютов для бездомных; вторую же половину составляли те, кого только-только выпустили из тюрьмы. Считалось, что по сравнению с приютом это шаг вперед, но я сразу же затосковала об уединенности нашего домика. Здесь, в многоквартирном здании, мое печальное положение было очевидно для всех, включая меня саму.

Мама и Уильям стояли у меня за спиной, пока я возилась с дверью. Я билась с замком, вставляя ключ то так, то эдак, пока он, наконец, не повернулся. «Зато так просто не взломаешь», – пошутил на это Уильям.

Мы вошли в узкий коридорчик; входная дверь располагалась точно напротив ванной. Я увидела ванну, в которой мы с Мией смогли бы мыться вместе, – роскошь, которой до этого мы были лишены. Справа находились две спальни. В каждой имелось окно, выходившее на дорогу. Кухня была настолько крошечной, что дверца холодильника, когда ее открывали, задевала шкафчик, стоявший напротив. Я прошла по белой плитке, напомнившей мне полы в приюте, и распахнула дверь на небольшой балкончик. Его ширина едва-едва позволяла сесть и вытянуть ноги.

Джули, социальный работник, показывала мне квартиру в ходе короткого осмотра два месяца назад. Семья, занимавшая ее последней, прожила там два года, максимально возможный срок. «Вам повезло, что квартира освободилась, – сказала Джули. – Особенно с учетом того, что из приюта вам пора выезжать».