Анна Седокова - Я сильная. Я справлюсь [litres]

Мама тяжело переживала потерю, а нами с братом овладела страсть к переменам и жажда нового. Однажды, оставшись дома одни, мы поняли, что надо действовать. Решили поменять интерьер нашей квартиры, и хотя слово «лофт» было тогда никому не знакомо, именно этот стиль мы выбрали в качестве основы нашего дизайна. Для начала взяли и вынесли все, что нам показалось лишним, на помойку. Среди лишнего оказалась шикарная коллекция хрустальных салатниц и ваз. Ликовал весь район! А мама, придя домой, застала отличную картину: абсолютно пустая квартира, по углам красиво расставлены стол, три табуретки и три кровати. А посреди всего этого великолепия – рулон новых обоев, который мы с братом приобрели на сэкономленные деньги и собирались клеить поверх старых. На новых обоях – какой-то жуткий убийственный орнамент зеленого цвета, но все равно они не идут ни в какое сравнение со старыми – обшарпанными и в некоторых местах висящими клочьями.

Игрушек у меня не было – нам на еду-то не всегда хватало, а если бы мама еще и игрушки покупала, мы моментально бы вышли из бюджета. На Новый год, когда все дети получали вожделенные Барби или радиоуправляемые машинки, мне дарили мандарин. Но справедливости ради, надо сказать, что мама буквально из кожи вон лезла, чтоб хотя бы раз в году все-таки устроить нам праздник. Под елкой стоял игрушечный Дед Мороз, и каждое утро в течение 12 новогодних дней около него появлялся какой-нибудь маленький сюрприз. Сегодня мандарин, завтра колготки, послезавтра – цветной карандаш. Мы с братом просыпались как можно раньше и бегом бежали смотреть, что принес Дед Мороз на этот раз. Эту милую традицию я сохраняю в своей собственной семье по сей день, и мои дети точно так же вскакивают с утра и бегут к елке за сюрпризом.

Моя история похожа на тысячи других историй маленьких девочек, отчаянно пытающихся доказать, что они достойны любви

Но как бы ни старалась мама, игрушек мне очень не хватало. Единственным моим другом тогда был плюшевый песик Бимка, появившийся в доме в незапамятные времена, когда я была совсем маленькой. Я спала с ним в обнимку и каждую ночь, засыпая, просила, чтобы он меня защитил (я тогда искренне верила в то, что ночами игрушки оживают, собираются все вместе и обсуждают, как им помочь своим хозяевам). А когда мне было лет 12, у меня появился второй защитник. Я тогда пела в народном ансамбле, мы поехали на гастроли в Германию, и добрые местные жители отдали нам, бедным советским детям, мешок кем-то уже попользованных мягких игрушек. Я до сих пор помню фиолетового дракошу, который мне достался, – он был грязный, весь в каком-то варенье, но я была счастлива, потому что это же был мой собственный дракоша.

Отец и мать ненавидели друг друга так, как только можно себе было представить. Между ними была выжженная земля, на которую то и дело с двух сторон падали бомбы и снаряды, а я была заложником этой ненависти, и эти снаряды валились прямо мне на голову. После того как папа ушел, он появлялся в моей жизни всего три раза, но я знала, что они с мамой общаются. Правда, общением это назвать было нельзя, скорее войной, они с жуткими скандалами бесконечно делили какие-то грязные носки, ругались друг с другом из-за алиментов, а однажды я пришла домой и обнаружила, что одна из комнат в нашей квартире закрыта на ключ – оказывается, родители судились из-за собственности, и в какой-то момент постановление о разделе имущества (нашей маленькой двушки) вступило в силу. Папа повесил на свою часть недвижимости огромный замок.

Поначалу я еще его ждала. Мечтала, что придет, поговорит со мной, подарит что-нибудь. Однажды мечта сбылась. Папа приехал и подарил мне ярко-бирюзовую шапочку и такого же цвета шарфик, которые я носила не снимая лет пять (с тех пор бирюза – мой любимый цвет). А еще преподнес банку жвачки – помните, были такие жвачки в виде разноцветных фруктов с разными вкусами? Банка стояла у меня в комнате на видном месте, я доставала оттуда по большим праздникам по одной жвачке и жевала, пока она не начинала по вкусу напоминать пластилин. Вторая встреча была куда печальнее. Он объявил, что мой брат – не его сын.

– Ты же сама видишь, вы совершенно не похожи! – уверенно произнес он.

Вечером, вернувшись домой, я подошла к зеркалу, подозвала брата, и мы с ним долго-долго стояли рядом, пытаясь найти сходство. Брови у него были чуть шире моих, и мы решили исправить ситуацию – выщипали ему брови. Очень хотели доказать папе и всем вокруг, что мы родные. Была и еще одна встреча. Я тогда танцевала в народном ансамбле, и у нас намечались первые гастроли за рубеж. Можете себе представить, что такая поездка значила для меня, девочки из беднейшей семьи, которая заграницу видела только на картинках. Мы с мамой долго копили сто долларов, которые необходимо было внести за билет, – огромные для нас деньги. Отказывали себе во всем. Наконец сумма была собрана и судьба поездки решена. Оставалось дело за малым – взять у отца согласие на мой выезд за границу. Лет 13 мне уже было, то есть с момента, когда папа, ударив меня по руке, покинул наш дом, прошло уже 8 лет. И вот мама устроила нам с папой встречу у нотариуса, но он почему-то не пошел в кабинет подписывать бумагу, а попросил меня погулять с ним немного. Мы ходили вокруг дома, где располагалась нотариальная контора, и говорили, говорили, говорили. Папа долго рассказывал о том, какая мама плохая, о том, какой она ужасный человек, о том, как она забрала у него все и ничего ему не оставила. И в финале нашей с ним беседы объявил, что никакую бумагу он подписывать не станет, пока мама не отдаст ему военный билет. На гастроли я в тот раз так и не поехала.