Улукбек Чиналиев - От кетменя до мундира посла. Страницы жизни семьи, республики, страны

Оказавшись в Джалал-Абаде, я с легкостью могу восстановить те места, с которыми меня связывают воспоминания.

Прохожу по тем же улицам, переулкам, паркам, вглядываюсь в прохожих и соседей, живущих напротив родительского дома, но никого из той прошлой жизни не нахожу. Истекшие времена всегда связаны с нашим настоящим. Ничего в жизни не происходит просто так и не уходит в пустоту навсегда. Через полвека захожу во двор своего дома, на топчане сидит аксакал, как весточка из моего детства. Вспоминаем те годы, когда город был бедным и печальным, оторванным от мира. Вспоминаем общих знакомых, родственников. Он рассказывает о своих детях, один из которых живет с ним. Обо мне он знает по газетам. Его жена показала двор, сад. От старого дома сохранился лишь забор, построенный более полувека назад, неповторимый в своей неказистости, но все же уникальный, он – как своеобразный памятник тем далеким временам. Годы, они определены судьбой каждому из нас. Попасть бы, в те 1960-е, когда мама еще молодая и отец жив. Вдруг становится холодно и тоскливо потому, что ищу то, чего давно уже нет. Нет тех людей – они уехали, просто изменились до неузнаваемости. Но это не главное. Ищу на этих улицах себя, свою молодость, свои детские мечты и надежды. Каждая улица, каждый переулок напоминают о прежних переживаниях, словно мелодия, рождающая в памяти воспоминания о юношеской любви. Испытываю ностальгию по местам детства просто потому, что я там жил, хорошо ли, плохо ли. Прошлое всегда прекрасно, будущее, кстати, тоже; причиняет боль только настоящее.

Вспоминаются пятидесятые годы прошлого века. Город самобытен. В древние времена здесь проходила одна из ветвей Великого шелкового пути на Бухару и Самарканд.

Он возник как кишлак возле целебных источников. С течение времени появились мастеровые: гончары, ремесленники, кустарные мастерские. Одно производство требовало другого, спрос порождал промышленность, промышленность – торговлю, торговля – прибыль, прибыль – благосостояние, а благосостояние-полезные замыслы. Таким образом создавалось множество мелких промысловых хозяйств. Вначале они преуспевали медленно, но из года в год преуспевание их все возрастало. Кто работает, тот ест, а кто ест – мыслит. Поселок пробуждался к жизни. Местные жители собирали урожай, привечали паломников, которые появлялись здесь из-за минеральных вод. В XIX веке на месте кишлака появилась Кокандская крепость, ставшая частью России, названная вскоре городом.

В середине XX века окраина застраивалась, чтобы сегодня превратиться в центр. Окна нашего дома выходили на колхозные поля, простирающиеся до горизонта, что придавало дому одновременно уединение и простор. Одна из комнат, с тремя окнами, смотрящими на деревья фруктового сада, предназначалась для детей. Ранней весной семья перемещалась в летнюю кухню. Первоначально она служила сараем для домашней скотины, затем превратилась в баню, со временем, обустроенная, служила летней кухней и столовой. Тут же, в одном шаге, просторный топчан, укрытый виноградником и марлей от комаров, вмещал всю семью на ночлег.

Городским населением нас можно было назвать с натяжкой, так как у жителей были коровы, овцы, куры, утки и т. п. У каждого хозяина был ухоженный огород: морковка соседствовали со свеклой, капуста с картошкой… Мои родители держали корову, кур и другую живность. Слушая рассказы родителей, мы, дети, чувствовали, что это совсем непохоже на то, что написано в учебниках. Не совсем понимали подлинную суть событий, которые они пережили. Любая человеческая жизнь – это капля в океане. Она исключительна и типична одновременно, состоит из автобиографии и общественных событий, переплетающихся друг с другом. Связь с ушедшими поколениями – память, подобная старым пожелтевшим фотографиям, хранящимся в семейных альбомах…

Мои предки не оставили записок о своей жизни, поэтому мы, дети и внуки, плохо знаем свои корни, весьма вольно трактуем обычаи, не сохранив прерванную связь времен. Может, главная трудность, которой люди учатся у Истории, сформулирована в горьком вопросе: «Кто же тогда мог знать, что все так обернется?»

Передо мной фотография с резными краями, сейчас таких нет. Семь человек внимательно смотрят в объектив. Мама в цветном джемпере, волосы вьющиеся, покрыты платком, черты лица правильные, взгляд голубых глаз сосредоточенный и доброжелательный. Руки бережно и надежно держат ухоженного ребенка. Мама была стройная, невысокого роста. Отец болен, он никогда не говорил о своей болезни. Лицо серьезно, твердо, почти печально. На нем белая рубашка, свитер, сверху темный плащ. На младших детях одинаковые серые хлопчатобумажные рубашки, пуговицы застегнуты под горлышко. Подстрижены под бокс, волосы не топорщатся. Старшие одеты в вельветовые кофты на молнии, разной расцветки. Стрижка у них полубокс, чубчики набок. У малыша мягкие длинные волосы до плеч, его не стригли до исполнения года. Хилый, бледный заморыш требовал, разумеется, усиленных забот, а значит, он был дороже других, был любимчиком. Лица детей свежие, озорные, взгляды любознательные. Ушедшие в мир иной глядят на нас живыми глазами.