Лазарь Лазарев - Шестой этаж [1993]

Вам нужны факты, Лазарь Ильич? Хорошо. Я, например, не вижу, чтобы рассказ Некрасова, о котором вы писали, заслуживал среди других столь опе­ративной (не говорю, что газета не должна быть оперативной) и особенно про­странной статьи (речь шла о небольшой — строк двести — моей рецензии «Пер­вый бой» на новые тогда рассказы Виктора Некрасова «Судак» и «Вторая ночь».— Л. Л.). Я прочитал этот рассказ. Некрасов не ушел в рассказе вперед... Элемент механического восприятия Ремарка и Хемингуэя у него есть...»

Меня сильно разозлило выступление Бровмана. Нет, то, что он говорил, ме­ня совершенно не удивило и мало задело, ничего другого я не ожидал. Разозлило меня то, что Смирнов, не успев приехать, зачем-то пригласил его выступить с докладом, устроил весь этот цирк. И когда говорил Эсэс, я грубо перебил его репликой: надо все это или доказывать конкретно, или не говорить,— бросил я ему. Потом я пожалел, что не сдержался. Эсэс был явно растерян. Мне пока­залось, что он не уверен в том, что преподносит нам, даже не сумел себя, как это бывало иногда прежде, убедить, говорит с чужого голоса. И вообще возвра­щение в газету его не радует, скорее тяготит. Он уже не искрился энергией, ка­жется, газета лишалась главного мотора, ведь от него многое зависело, ему при­надлежало последнее слово. Все это было печально.

«Самый лучший в мире читатель»

Но «нужно жить и исполнять свои обязанности». И мы искали щели, что­бы как-то продолжить то, что считали главным делом,— повышение планки эстетической требовательности. Расширили затеянную раньше серию статей о ма­стерстве классиков — запомнились статьи Е. Добина «Деталь и подробности», A. Белкина «Чудесный зонтик (об искусстве художественной детали у Чехова)», B. Берестова «Судьба девяностого сонета», К. Ваншенкина «Преимущественно о рифме». Статьи были хороши. Но в газете подобные просветительские матери­алы могли быть лишь дополнением к дерзким атакующим выступлениям по сов­ременной литературе, должны были поддерживать их авторитетом высокой клас­сики. А так как все меньше на полосы пробивалось таких статей о текущей ли­тературе, обращение к классике отдавало вегетарианством.

Однако мы нащупали еще одну литературную проблему, которая представ­лялась нам общественно важной, была остра и добавляла столь нужный газете, чтобы удерживать внимание читателей, перец. Проблема эта тогда уже носилась в воздухе. Речь идет о взаимоотношениях читателей и литературы. Когда заслу­женный рабочий или передовая доярка наделялись правом решающего слова в де­лах литературы и искусства, простая мысль о том, что читатели бывают разные, отличаясь уровнем культуры, широтой кругозора, воспитанностью вкуса, что мно­гим из них не учить, а учиться надо,— эта простая, элементарная мысль в обще­стве, потерявшем представление о здравом смысле, с большим трудом пробива­ла себе дорогу через многолетние завалы демагогии и мифов.

Неслучайно у Хрущева такой взрыв негодования вызвала ироническая фраза Виктора Некрасова о седоусом рабочем, который изрекает по всем вопросам абсолютные истины. Видно, Некрасов попал в очень чувствительное место — ведь седоусые рабочие, творение угодливых, льстивых литераторов, от имени на­рода вещали то, что решено было, как это называлось в начале прошлого века, «высшими правительственными местами». По обыкновению это были грозные одергивания и не подлежащие обжалованию приговоры. Большая почта, посту­павшая в газету, свидетельствовала, что у многих читателей воспитано чувство гегемона, они считают свое мнение непререкаемым и требуют самых крутых мер по отношению к тем, кто думает иначе. Миф о «самом лучшем в мире читателе», которому отдали дань многие — в том числе такой умный и трезвый человек, как Эренбург, не раз писавший о том, что у нашей литературы много слабостей, но зато замечательный читатель,— этот миф мы начали разрушать. И, кажется, не без успеха. А нынешнее время воочию продемонстрировало, каков он, этот самый лучший читатель, жадно набросившийся на низкопробные детективы, пор­нографию, хиромантию и т.д. и т.п.

С проблемой читателя так или иначе мы сталкивались чуть ли не каждый день. Но по-настоящему мы задумались над ней после одного случая, когда она проявилась в крайней, почти пародийной форме. Напечатана была подборка сти­хотворений Евгения Винокурова. Одно из них посвящено судьбе лошади. Элеги­ческое стихотворение о том, что век этого чудесного животного, с которым сто­летиями была связана вся жизнь человека, кончается: