Франческо Пастура - Беллини

При такой неопределенности единственная путеводная нить, которой нам остается следовать, это рукопись неизвестного мемуариста, хранящаяся в Музее Беллини. В ней автору (очевидно, что это был родственник или друг музыканта) удалось извлечь из вороха легенд подлинную историю детства, отрочества и юности Беллини и рассказать обо всем с непосредственностью человека, помнящего события, свидетелем которых он был. Именно эта непосредственность и побуждает меня придерживаться фактов, сообщенных неизвестным автором.

В отличие от выспренней манеры повествования, когда самым обычным вещам придается некое исключительное значение, этот автор о тех же самых событиях говорит дружески и просто, правильно определяя их даты и место в жизни Беллини.

Первые признаки музыкальности маленького Винченцо проявились, когда ребенку был всего годик. Природе здесь помогала окружающая обстановка. Мальчик родился в семье, где музыка была главным занятием, а чембало — рабочим инструментом. Отец, помимо того, что был церковным органистом, зарабатывал деньги уроками, а также сочинением музыки. В сознании ребенка слова сплетались с музыкальными звуками, и по мере его развития — а это началось тоже очень рано — он научился различать их, отдавая предпочтение музыке, к которой явно испытывал особое влечение.

Любимым занятием годовалого Винченцо было подражать отцу, когда тот отбивал такт, стуча по руке свернутым в трубочку листом бумаги. Очевидно, у ребенка пробуждалось чувство ритма, и внешние обстоятельства помогали ему в этом. Вокальные упражнения, которые он слышал дома и которым тоже подражал, не в меньшей степени влияли на его природные способности, развивая их. Уже в полтора года малыш начинал напевать какую-нибудь арию Фиораванти [5] Фиораванти, Валентино (1764–1837) — итальянский композитор, автор свыше 70 опер-буффа. Наибольшей популярностью пользовалась опера «Деревенские певицы», поставленная во многих странах, в том числе и в России. и с помощью отца, который аккомпанировал на чембало, уверенно доводил ее до конца.

Ничего необыкновенного во всем этом нет. Тут следует видеть лишь не совсем обычное, слишком раннее проявление одаренности — проявление, которое может в иных случаях с годами ослабеть или даже совсем исчезнуть. Но у маленького Винченцо оно усиливалось, причем настолько, что отец решил отдать его учиться грамоте и другим предметам уже в два года. А о музыкальных занятиях он позаботился сам.

Понять, что в этом рассказе преувеличение, а что правда, было бы возможно, если бы имелись сведения, какие знания получал ребенок, вверенный хорошим преподавателям, в основном священникам и; очевидно, друзьям и ученикам дона Розарио. Но нам известно только, что музыке крохотного ученика обучали «скорее практически, нежели теоретически по той причине, что он еще не совсем хорошо умел читать». Хотя он не был сведущ в теории, но в три года уже играл на фортепиано. Должно быть, благодаря хорошей практике малыш и смог понять, каким образом ноты и ритм, обозначенные на бумаге, превращаются в мелодию.

Очень скоро, однако, ранние проявления музыкальности стали еще заметнее. В связи с этим стоит припомнить знаменитый эпизод, который с большими или меньшими преувеличениями приводят все биографы Беллини, а у неизвестного мемуариста он выглядит милым и незначительным фактом.

В Катании существовала традиция, когда во время некоторых особо значительных церковных праздников музыканты — и профессионалы, и любители — безвозмездно участвовали в вечерних богослужениях. Однажды небольшим оркестром дирижировал дед Беллини, а внук стоял рядом. Исполнялась красивая музыка, и ребенок, возможно, уже слышал ее на репетиции. Мелодия привела его в такой восторг, что мальчик захотел сам управлять ансамблем и во время исполнения громко потребовал, чтобы дед уступил ему свое место, и тот вынужден был отдать мальчику свернутый в трубочку лист бумаги, которым указывал темп. Старик хотел, видимо, лишь успокоить ребенка, но тот, поднявшись на скамеечку, начал управлять оркестром таким точным жестом и с таким превосходным чувством ритма, что изумил всех, особенно монаха-органиста.

Это было не только первое проявление музыкальности Винченцо Беллини на публике, но и раннее утверждение его живого и волевого характера, начавшего формироваться также очень быстро — того самого характера, который не всегда верно понимало большинство его биографов, который неизменно оставался кошмаром для либреттистов, импресарио и издателей, который смущал и тревожил друзей.