Олег Гриневский - Тысяча и один день Никиты Сергеевича

— Есть все основания для размещения РСД в Англии, Германии и Франции. Другая ситуация с флангами и выдвинутыми вперед районами, такими, как Греция. Размещение там этих ракет — дело проблематичное. Как вы думаете, что мы должны сделать, если Куба или Мексика начали бы вдруг склоняться к коммунизму, а Советский Союз послал туда свое оружие и снаряжение? В этом случае нам пришлось бы вмешаться, причем если бы понадобилось, то и военным путем.

И потом задал неожиданный вопрос своим собеседникам:

— А если Хрущеву сказать, что мы не будем размещать РСД в Греции, и посмотрим, что он захочет сделать со своей стороны для улучшения положения?

Но военные и дипломаты упорно возражали. Маккелрой заявил:

— С территории Греции можно нанести удар по многим целям, которые недосягаемы для ракет ТОР, размещенных в Англии. Поэтому она должна стать частью ракетного кольца, которым мы надеемся окружить Советский Союз.

Диллон заходил с другой стороны:

— Хрущеву ни в коем случае нельзя показать, что США уступают под давлением его угроз. К тому же в НАТО возникнут серьезные проблемы, если мы будем относиться к Греции и Турции иначе, чем к другим союзникам.

После долгих споров Эйзенхауэр, как всегда, занял половинчатую позицию: размещение ракет в Греции следует отложить, но этот шаг не должен быть связан с советскими угрозами. Проблему РСД решено было вообще не включать в число возможных уступок Хрущеву.

Перебирая одну проблему за другой, президент приходил к выводу, что Берлин является, по сути дела, единственным вопросом, где можно поискать точки соприкосновения с русскими. Как и прежде, он считал образование Западного Берлина серьезным просчетом. Месяц спустя после Кэмп-Дэвида он скажет: «Западный мир сделал ошибку в 1944–1945 годах и должен сейчас найти способ, как заплатить за нее». Поэтому ему импонировали разного рода идеи с образованием «свободного города Берлина» под эгидой ООН и гарантированным доступом к нему.

— Русские считают нашу позицию по Берлину нелогичной. Мы признаем это, но не откажемся от наших прав и обязательств до тех пор, пока нами не будет найдено способа, как сделать это.

Если брать советскую и американскую позиции не в том виде, как о них заявлялось публично, а как их обсуждали в Крыму и в Вашингтоне, то пропасть между ними была не столь уж велика, и дипломаты могли бы перебросить через нее мостик. Вот только удастся ли это сделать и как?

Казалось, как хорошо просчитал Хрущев решение германского вопроса к предстоящей встрече в верхах. Главное — признание двух германских государств. Кто станет возражать против этого? Англия? Франция? Да они так «обожают» немцев, что с радостью пойдут и на три, и на четыре германских государства. В приватных беседах они этого и не скрывают. Недавняя женевская встреча министров показала, что есть основания для такого решения. Надо только вести дело постепенно, шаг за шагом. Начать с вывода войск из Западного Берлина, пусть даже символического, а завершить все дело подписанием мирного договора с ГДР и ФРГ.

Хрущев был доволен. Пожалуй, впервые поверил, что дипломатия на что-то годится. Поэтому, широко улыбаясь, сказал Громыко и его команде: «Молодцы!» Но тут же забеспокоился:

— А что этот старый хрен? Он не испортит нам обедни?

Все поняли, что Хрущев имеет в виду канцлера ФРГ Аденауэра.

В том, 1959 году Конраду Аденауэру исполнилось 83. Но, казалось, своих лет он не замечает. Один из его старых друзей, который, кстати, был на четыре года моложе, стал как-то жаловаться, что они стары и им пора на покой. Аденауэр ничего не ответил, но позвонил его жене и спросил:

— Что случилось с вашим мужем? Я боюсь за него: он что, болен?

Это был худой высокий старик, аккуратный и педантичный, сверхпедантичный, как однажды отозвался о нем Громыко. Выглядел он величаво, хотя и старомодно, — всегда в темном костюме, жилетке и тщательно повязанном галстуке. Широкое скуластое лицо, изборожденное глубокими морщинами, обрамляла короткая «прусская» стрижка — так гигиеничнее. Однако выдающиеся скулы и чуть раскосые проницательные глаза придавали ему монгольский облик. Как-то Хрущев, рассматривая его фотографию, спросил:

— Он что, татарин?

Этот вопрос поверг хрущевское окружение в смятение, и помощники срочно переадресовали его КГБ и МИДу. Те, посоветовавшись между собой, доложили, что Аденауэр чистокровный немец. В 1917 году он попал в автомобильную катастрофу и у него была сломана челюсть, которая неправильно срослась. Отсюда и этот монгольский облик.