Олег Гриневский - Тысяча и один день Никиты Сергеевича

В своей двойственной политике Хрущев постоянно оглядывался назад, его постоянно мучили сомнения, а верно ли он сделал, открыв в стране эпоху «оттепели», как назвал ее Илья Эренбург? Не задушит ли джинн, выпущенный из бутылки, само социалистическое общество? «Мы были напуганы, — читаем в его воспоминаниях, — действительно напуганы. Мы боялись, что оттепель вызовет наводнение, которое не будем в состоянии контролировать и которое смоет, затопит нас… Оно выйдет из русла берегов советской реки и образует приливную волну, которая смоет все барьеры и подпорные стены нашего общества».

К тому же, чего греха таить, очень Никита Сергеевич любил власть, пусть еще хотя бы на несколько лет хотел продлить ее, а потому и не решался на слишком рискованное сопротивление ястребам из своего кремлевского окружения. Шел на компромиссы, которые в конечном счете не могли не обернуться поражением.

Не была готова в то время к восприятию общечеловеческого мышления и Америка. И было от чего: человека, который искренне протягивал ей руку, она воспринимала как могильщика, который хочет ее закопать, пропаганда усиленно поддерживала в американцах это убеждение.

Бывали отдельные проблески озарения у Эйзенхауэра, который, как и Хрущев, тоже искренне желал разрядить международную напряженность, пытался освободить мир от страха. Но, не будучи по природе бойцом, а главное, не чувствуя поддержки со стороны своей команды, он в политике нередко действовал, подыгрывая недругам Хрущева из партийной верхушки, армии и КГБ.

В этом ряду история с самолетом-шпионом У-2, которая им обоим подрезала крылья, была особенно неприятна. Хотя, конечно, и не сыграла решающей роли в дальнейшем развитии событий.

Понадобились еще десятилетия жестокой конфронтации и застоя, чтобы люди по ту и другую сторону осознали, что дальше так жить нельзя.

Долорес Ибаррури — генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Испании.