Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Александр. Неаполь, 21 июня 1803 года

Мы скоро ждем сюда из Рима графиню Воронцову [Ирину Ивановну, урожденную Измайлову]; совсем не знаю, кто такая, едет из Парижа и вдова. Я слышал, что Пиний едет к родне в Пизу, но не слыхал ничего о данном ему на то позволении. Французы, говорят, сожгли уж в Абруццо деревню, коей мужики не хотели им дать съестные припасы, корм лошадям и проч.

Александр. Неаполь, 7 июля 1803 года

О Козловском Карпов хорошо говорит: его голова – это библиотека в беспорядке; он стал страшный педант, а в Риме о ином не говорит, как о Вестфальском мире.

Третьего сего месяца Леонтьевы выехали из Неаполя. Я с ними ехал до Моллоди-Гаета; там стали мы в Кастеллоне у принца Гессен-Филипстальского (мужа нашей К.), главнокомандующего Гаетой и всей провинцией. Мой фаворит принц Мекленбург-Стрелицкий также там нашелся; у нас был чудесный обед, а ввечеру бал превеселый. Славные были девушки, одна особливо – с черными глазами, к которой я притрунился: за ужином сидел возле нее и отбил ее от ее воздыхателя, одного офицера из гарнизона Гаеты. Что удивительно, все там хорошо танцуют. На другой день видел бани и могилу Цицерона. Князь сам сел на козлы, посадил нас с Рихтером в коляску и повез в Гаету, где видел я фортификации и тюрьмы, в коих более пятисот колодников; большая часть разбойники.

Александр. Неаполь, 14 июля 1803 года

Мне пишут, что Козловский бегает по развалинам, удивляется и кричит: «Чогт знает, как это сравно!» А Бальмен сделался богомольцем: только и дела, что ходит по церквам, на последние деньги покупает мадонны чудотворные и посылает в Петербург к матери. Теперь начались здесь ужины на улицах в Санта-Лючия, и множество бывает людей; но так как там очень воняет устрицами и рыбою, то я не очень часто бываю. Брат Долгорукова (который здесь) знает о дуэли и очень огорчен, однако же он не считает своего брата дурным. Здесь есть игроки в шары. Я в первый раз видел это вчера. Король там был, хлопал, кричал и смеялся. Мяч упал как раз на нос какому-то серьезному и важному парику, из которого, то есть не из парика, но из носу, пошла кровь. Жара у нас так велика, что можно выходить только к вечеру. С.Крузе скоро едет. Она намедни накормила Лихтенштейна оплеухами и драла его за волосы, а на другой день поехала с ним в Сорренто на два дня. Весело смотреть, как итальянки над ним смеются: иначе не ходит, как в мальтийском [мундире] с двумя эполетами, большим галстуком и шляпою.

Александр. Неаполь, 16 июля 1803 года

В Риме сестра Воронцовой, прекрасная Голицына; скоро ждем ее сюда. Мы вместо Скавронской бываем теперь часто все у Воронцовой, которая очень любезна. Скавронская, однако же, очень склонна на мир, и сим дело и окончится. Один дом, куда можно ходить: неприятно в оном не бывать.

Прошу тебя сообщать все новости, которые узнаешь; мы с Карповым страстно любим политику, и теперь у нас ничего нет нового, и вот отчего я и Анстету не пишу. Карапузный Антонио очень благодарит за память твою.

Карпов всякий день велит тебе писать поклон; вчера пили мы твой чай за твое здоровье. Не знаю, чем наполнить письма; прочти мое к батюшке, может быть, что найдешь, что тебе забыл сказать. Гришака-волокиту целую, а писать некогда, нечего. У нас на сих днях новый балет. Чемпилле, первая танцовщица, так мне мила, как Тургеневу Черути; она не хочет танцевать, и дельно: импресарио хотел, чтобы она в балете упала с моста сажен 8 вышины и повесилась волосами за дерево, покуда любовник придет ее освободить. Какой скот! Я его разругал.

Александр. Неаполь, 11 августа 1803 года

С Карповым я уже живу, и ты это должен знать по письмам моим. Выгоды, впрочем, нет для меня большой, то есть для кармана: платим все пополам, я не хочу быть в тягость доброму Петру Ивановичу, который человек сам небогатый. Григорию, верно, не любо будет съехать с княжеской квартиры и перейти в 3-й этаж, особливо ради прекрасной горничной. Экое счастие поповичам! Кто бы думал в запачканном архиве найти прекрасную Анну с алмазами? Вот каково быть проворным. Уж не поднес ли он наши переводы, то есть твой «Слава Негоциатору», а мои «Негоциации» и проч. Мальцевым?

Ты заставил меня смеяться. Ты учишься фехтовать, – это дело; а я взял уже уроков десяток рисования и пристращиваюсь к оному; хотел было утаить это от тебя, но к чему? Опять глупые сюрпризы. Однако ж батюшке не писал о том, и ты, пожалуй, не говори ему о сем ничего; ежели научусь, спишу сам с моего окна виды для него и тебя. Я сам очень нетерпелив знать, что значат слова батюшкины: «О мне помнят, слава Богу, в Петербурге». Жду от тебя описания путешествия в Пешт. Гришак вместе с тобою? Да что он не пишет, шутит, что ль?