Майкл Каннингем - Край земли. Прогулка по Провинстауну

Провинстаун овдовел из-за эпидемии СПИДа. Полностью он уже не оправится, хотя здесь привыкли к потерям. На протяжении веков океан поглощал бессчетных мужчин и мальчиков.

Провинстауну присуща — всегда была присуща — стойкая скорбная выносливость пред лицом всего того, что может случиться с человеком. Он наблюдает и ждет, его огни не гаснут. Если вы больны СПИДом, здесь всегда найдется кто-нибудь, кто отвезет вас на прием к врачу или сходит для вас за покупками, когда вы сами будете не в силах, и позаботится обо всем, к чему только может быть применима забота. Несколько лет назад провинстаунское Общество поддержки больных СПИДом открыло «Фоли-хаус» [16] Назван в честь медсестры Элис Фоли, соосновательницы Общества. — большой дом в Ист-Энде, переоборудованный в квартиры для инфицированных.

Билли был пекарем. Приземистый, темноволосый, с короткими и проворными, как лапки опоссума, руками. Он так и не смог до конца избавиться от своего гнусавого джерсийского акцента, хотя не был в Нью-Джерси уже больше двадцати лет. Слово angel Билли произносил как «айн-джилл» (он всех своих друзей так называл). Подобно многим в Провинстауне, Билли жил, переезжая с квартиры на квартиру, наполняя каждое свое новое жилище атмосферой невозмутимого бабушкиного уюта — или студенческого пофигизма, это как посмотреть. Там непременно стоял большой обшарпанный диван и пара изможденных кресел: они мягкие, великодушные, но, уж коль скоро вы в них сели, нечего скакать туда-сюда.

Билли был простодушным, добрым и гостеприимным — качества, которые в Провинстауне ценятся выше, чем во множестве других мест. Мы дружили больше десяти лет. На мой сороковой день рождения он испек мне сложносочиненный торт, украшенный разного рода писательской атрибутикой: миниатюрный телевизор с приклеенным к экрану изображением пишущей машинки, торчащие вперемешку со свечами карандаши. По какой-то загадочной причине он решил, что, помимо прочего, там должны быть рыбки: окружил торт кольцом из прозрачных пластиковых трубок, залил в них воду и запустил с полдюжины золотых аквариумных карасей. План должен был сработать, но рыбки не то что плавать — пошевелиться не могли (особо чувствительных гостей это ранило до глубины души). Тем не менее они выжили и провели остаток вечера в кухонной миске — с относительным, но все же комфортом.

Из всех моих близких друзей Билли был самым чудаковатым и надежным. Было приятно, а порой жизненно необходимо сознавать: если все пойдет прахом, я могу сесть в автобус, доехать до Провинстауна и без предупреждения завалиться к нему домой, где бы он в тот момент ни жил. Как и большинство местных, он никогда не запирал дверь. Даже если было уже поздно, я мог войти и забраться в постель рядом с ним, сказать ему, полудремлющему, что какое-то время поживу у него. Он пробормотал бы: «Йай» (его фирменное словечко), ни о чем не стал бы спрашивать, если бы только я сам не захотел, а на следующее утро испек бы блинчики — вероятно, с какой-нибудь экзотической и совершенно неподходящей начинкой.

Билли уже давно болел СПИДом, но с виду был вполне здоров, если не брать в расчет его возросшую склонность к бесцельным прогулкам, что было несколько преувеличенной и менее убедительной версией его обычного поведения. За ним бережно присматривали его друзья Дженис Редман, Майкл Лэндис и другие. Но четыре года назад у него диагностировали рак крови. «А теперь приготовься », — сказал он мне по телефону, как будто собирался сообщить какую-нибудь невероятную сплетню. «Лейкемия. Прикинь?!» Ни он, ни я тогда еще не знали, что эта конкретная форма лейкоза крайне редко поддается лечению и убивает в считаные месяцы.