Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

В отличие от Черчилля, старшее поколение политиков не доверяло стенографистам и печатным машинкам. Это касалось даже Асквита, премьер-министра начала XX века, возглавлявшего правительство, когда Великобритания вступила в Первую мировую войну. По словам Черчилля, Асквит «писал сразу начисто, красивым, разборчивым почерком, грамотно и ясно». Если в его корреспонденции появлялись «спорные места, едкие замечания или юмор», то это происходило в основном потому, что «они слетали с пера до того, как он смог сдержать себя» [194] См.: Черчилль У.С. Герберт Генри Асквит / Мои великие современники. С. 119. .

Подобная практика собственноручного изложения своих мыслей по насущным проблемам, а также описания своих переживаний и решений, хотя и представляется Клондайком для историков, в изменившихся после Великой войны условиях превратилась в анахронизм. Переписка требовала много времени и сил и порой приводила к тому, что политики ограничивали свое участие в решении проблем одними письменными коммуникациями. Так, например, было с Керзоном, который отличался «излишней озабоченностью в изложении своей позиции», вместо «претворения ее в жизнь». «Когда он писал внушительные письма, то делал это полно и внимательно, прилагая все свои знания, но, закончив изложение, считал свою функцию выполненной», — осуждающе замечает Черчилль [195] См.: Черчилль У.С. Керзон / Мои великие современники. С. 232. . Неудивительно, что, когда в 1923 году обсуждался вопрос о новом лидере Консервативной партии, Керзон уступил Болдуину — стороннику прагматичных взглядов на вопросы государственного управления.

Потребление ресурсов было не единственным моментом, который отделял объемную корреспонденцию викторианцев от правил новой эпохи. Одновременно с фундаментальными проблемами многостраничные письма часто были посвящены не имевшим принципиального значения мелочам. «Как же они любили занимать себя спорами о мелочах!» — будет удивляться Черчилль. Но, возможно, причина заключалась в том, что проблемы, над которыми раньше ломали голову политики Викторианской эпохи, не имели ничего общего с тем, с чем пришлось столкнуться их преемникам во власти. «В отличие от нас, им не приходилось размышлять над тем, как избежать общенациональной катастрофы, — признавал Черчилль. — Основы их мировоззрения никогда не подвергались потрясениям. Их размеренной, благостной и безмятежной жизни еще не угрожали стальные челюсти мировой революции, смертельные поражения, угрозы потери независимости, хаотического вырождения нации и национального банкротства» [196] Черчилль У.С. Граф Розбери / Мои великие современники. С. 18. . Зато «предыдущее поколение было более резким и решительным», — заметит Черчилль в 1938 году [197] См.: черновые заметки УС. Черчилля к «Дневнику лондонца» от 5 сентября 1938 года. Documents. Vol. 13. P. 1145. , тем самым обозначив начавшийся разрыв между суровостью проблем и мягкотелостью тех, кто отныне ответственен за их решение.

Вспоминая викторианское общество середины 1890-х годов с его блеском и беззаботностью, Черчилль размышлял над тем, как же все изменилось за прошедшие тридцать лет: «В те дни роскошные приемы в Ланздаун-хаус, Девоншир-хаус или Стаффорд-хаус содержали в себе все элементы, составляющие веселый и блестящий светский кружок, имеющий ближайшее касательство и к парламентским делам, и к армейской и флотской иерархии, и к политике государства. Ныне в Ланздаун-хаус и Девоншир-хаус размещены отели, квартиры и рестораны, а в Стаффорд-хаус открылся безобразный и глупый музей, в выцветших залах которого демонстрируют свое унылое гостеприимство социалистические правительства» [198] Черчилль У.С. Мои ранние годы. С. 91. .

В 1920 году Черчилль имел беседу с французским послом в Британии Пьером-Полем Камбоном (1843–1924). Ему запали в душу следующие слова престарелого дипломата: «В течение двадцати проведенных мною здесь лет я наблюдал за тем, как в Англии совершается революция более глубокая и дерзновенная, чем Французская. Правящий класс лишился политической силы и по большей части собственности, причем произошло это почти незаметно и без единой человеческой жертвы». «Я думаю, так оно и было», — резюмировал Черчилль [199] Там же. С. 92. .

В этой связи уместно вспомнить другой эпизод общения Черчилля с представителем ушедшей эпохи — с сэром Уильямом Верноном Харкортом (1827–1904), занимавшим в правительстве Гладстона влиятельные посты министра внутренних дел и канцлера Казначейства. В 1895 году Уинстон был приглашен к нему на ланч. Во время разговора молодой субалтерн спросил уважаемого политика об одном из событий: