Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

В своей жизни Черчилль сталкивался с человеком, который находился в таком же согласии с Господом, хотя его взгляды значительно уступали и по масштабу и по результатам тем воззрениям, которых придерживался Рокфеллер. Его имя — Стэнли Болдуин. «Поскольку Болдуин состоял со Всевышним в очень доверительных отношениях и хорошо к Нему относился, он не сомневался, что и Господь относится к нему так же», — не без иронии отмечал Эмиль Людвиг [1657] Людвиг Э. Указ. соч. С. 188. .

Но не только личность Стэнли Болдуина интересна в этом отношении. В несколько видоизмененном виде в мировоззрении Рокфеллера нашла свое отражение высказанная Черчиллем при его работе над биографией Мальборо идея о гармонии интересов, или о том, что успех великой личности коррелируется с благосостоянием всего общества. Что хорошо конкретному человеку, то хорошо и окружающим: если это государственный деятель, то достигнутые им успехи в политике положительно влияют на жизнь в его стране; если это ученый, то сделанные им открытия продвигают науку вперед; если это художник, то созданные им великие полотна, тексты или музыкальные произведения способствуют повышению культурного потенциала человечества; если это военный, то одержанные им победы сохраняют целостность страны; если это бизнесмен, то заработанные им средства являются источником запуска новых общественнополезных проектов, появление которых было либо невозможно, либо затруднительно без значительной финансовой поддержки.

Подобные взгляды представляют весьма неустойчивую почву для оправдания аморальных поступков тех, кто причисляет себя к великим, но они способны объяснить поведение людей, их менталитет. В истории было множество примеров, когда неординарная персоналия, осознавая свое величие, считала себя если не орудием Господа, то уж точно источником блага для какой-то группы людей, страны или даже всего человечества. Взять, к примеру, немецкого композитора Рихарда Вильгельма Вагнера, который искренне верил в свой гений, приносящий столько удовольствия человечеству, что оно должно взять на себя удовлетворение его скромных (в масштабах человечества, но никак не в масштабах самого Вагнера) потребностей: вкусной еды, красивой одежды, просторных помещений, роскошной обстановки и красивых женщин.

В определенной степени — правда, без религиозного экстаза Рокфеллера, честного самообмана Болдуина и вселенского эгоцентризма Вагнера, — приверженцем описанных взглядов был и сам Черчилль. Это видно и из его поведения, которое, как он считал, полностью совпадало с интересами любимой Британии. Это видно и из той апологии, которую он посвятил Рокфеллеру. Черчилль считал, что человечество в долгу перед такими людьми, как глава Standard Oil Company. «Когда история вынесет свое окончательное суждение о Джоне Д. Рокфеллере, вполне возможно, что его вклад в научные исследования будет рассматриваться как веха в прогрессе человечества», — предполагал он. Именно благодаря знаменитому американцу, указывал Черчилль, ученые получили возможность проводить продолжительные исследования, не опасаясь ограничения или прекращения финансирования [1658] См.: Churchill H7S. Op. cit. Р. 28. .

Но почему именно Рокфеллер и такие, как он, являются главными поставщиками ресурсов и определяют развитие научных исследований? Разве эти функции не может и не должно выполнять государство? Черчилль полагает, что может, но не в таких объемах и не в такой форме. В демократических правительствах, объясняет он, при выделении средств приходится, с одной стороны, учитывать первоочередные потребности населения и обороноспособность страны, а с другой — постоянно оглядываться на налогоплательщиков, чутко улавливая их настроения и мнения, которые могут стать решающими на выборах. Там, где страной правят диктаторы, неограниченное финансирование ученых возможно, но, как показывает «недавний опыт, диктаторы больше готовы избавиться от своих ученых, чем поощрять их». «Таким образом, — резюмирует Черчилль, — мы возвращаемся к факту, что сегодня наука так же сильно зависит от щедрости и проницательности богатых людей, как искусство периода Ренессанса зависело от патронажа пап и князей» [1659] См.: Ibid. .

Во многом именно по этой причине, а не из-за принадлежности к роду Мальборо и истеблишменту Соединенного Королевства (хотя и не без этого), Черчилль всегда был на стороне зажиточных классов, выступая категорически против социалистических лозунгов о принудительном распределении богатства и жизни по марксистскому принципу «от каждого по способностям, каждому по потребностям». В частности, в очерке про Рузвельта он писал, что мнение о том, будто «богачи являются вредными животными и на них надо открыть охоту», представляет «опасность для смелого и героического эксперимента президента». Охота на богатых — «азартный вид спорта». Правда, этот «зверь быстр в движениях и сообразителен в тактике и потому часто ускользает». «Травля бывает долгой и захватывающей, — описывает Черчилль вакханалию экспроприации экспроприаторов, — в крови каждого ее участника кипит задор. Но возникает вопрос, повысит ли общее благосостояние масс избыточное увлечение этой забавой?» [1660] См.: Черчилль У.С. Указ. соч. С. 312–313.