Мод Жульен - Рассказ дочери [18 лет я была узницей своего отца] [litres]

– Артур мертв, – говорит мне мать. – Нам придется его похоронить.

Я не понимаю. Торопливо подхожу, чтобы поближе взглянуть на него. А потом пугаюсь. Он выглядит так странно. Как такое может быть? Артур мертв? Я поворачиваюсь к отцу, который сидит в сторонке, метрах в трех, на деревянном ящике. Мой отец, который все знает, который может сделать что угодно. Впервые в жизни я прошу его. Прошу вернуть Артура, сделать его таким, как прежде. Отцу неловко, он ничего не говорит. Молчание нарушает мать.

– Приходил ветеринар, – говорит она. – Он объяснил, что Артур объелся яблок, и это его убило. Ветеринар сказал, что он все равно был старой клячей: человек, который нам его продал, обманул нас.

Мать пускается в объяснения, что продавец, должно быть, натирал десны Артура соломой, чтобы тот казался моложе.

Я не понимаю. Не хочу понимать. Я хочу только одного: чтобы он не был мертвым.

– А когда это приходил ветеринар? – почти кричу я. – Я никого не видела!

– Ой, вот только не начинай реветь, – рявкает мать. – Если бы ты присматривала за ним, он не съел бы столько яблок!

– Все, хватит, – перебивает отец. – А теперь похороните его. Идите и выкопайте яму рядом с утиным прудом.

В каком-то тумане я беру лопату и безнадежно пытаюсь копать землю. Передо мной мать, она тоже копает. Сейчас лето, но земля очень твердая. Я работаю, как автомат. В моей груди – громадная железная рука, она сдавливает мое сердце.

Через некоторое время мать откладывает лопату и говорит:

– Мы не сможем этого сделать.

Отец посылает нас подобрать что-нибудь, чтобы накрыть Артура. Единственное, что нам удается найти, – уродливая клеенчатая скатерть с орнаментом из фруктов и овощей. Пока мы подтыкаем ее вокруг тела, я ловлю себя на том, что не могу отвести глаз от яблок, нарисованных на клеенке. От яблок, которые убили Артура.

Всю ночь Линда безутешно воет. Всю ночь я плачу, мое сердце по-прежнему сокрушает железная рука.

Не знаю, сколько Артур пролежал под этой скатертью с ее отравленными яблоками. Несколько дней. Потом приходит садовник Раймон. Он опирается на лопату, стоя рядом с выкопанной им большой ямой. Мы с матерью убираем клеенку. Я вскрикиваю. Под ней оказываются тысячи мух, ползающих по оплывшему телу. Омерзительная вонь наполняет мои легкие. Меня вот-вот вырвет.

Я не понимаю. Не хочу понимать. Я хочу только одного: чтобы он не был мертвым.

Я понимаю, что все кончено, навсегда. Ощущение такое, будто я падаю в бездну.

Внешне я по-прежнему веду себя как автомат. Помогаю, ухватившись за одну ногу. Она так закостенела, что я содрогаюсь. Но мне не хватает сил. Рывок – и я кувырком лечу в могилу вместе с Артуром. О ужас этого закостенелого тела, лежащего на мне, и удушающей вони! Я отбиваюсь от мух и обрушивающейся сверху черной земли.

– Какого черта ты там делаешь? – вопит отец, появившись словно ниоткуда.

Никто не помогает мне выбраться из ямы. Под конец я ухитряюсь кое-как выкарабкаться сама. Мне стыдно, я грязная, вонючая. И такая одинокая. Как я буду жить без «цок-цок» его копыт?!

– Засыпьте эту яму, а потом, Мод, поможешь Раймону убрать инструменты обратно в подвал.

Нет! Нет! Нет! Ради бога, нет! Только не в подвал. Не с Раймоном. Не сегодня. Эта немая мольба снова и снова крутится у меня в голове, пока я бреду к дому, точно животное на бойню. Крутится, когда Раймон прижимается ко мне сзади. Когда он щиплет меня левой рукой. Когда шепчет мне в ухо: «Ты любила эту свою лошадку», – и обдает меня своим масляным дыханием. Когда по-прежнему грязной правой рукой сдвигает в сторону мою одежду и пробирается в трусы. Нет! Нет! Нет! Пожалуйста! Пожалуйста…

Вечер. Я у себя в спальне, безуспешно пытаюсь отчистить трусы. Иду и запираюсь в туалете, отмывая пятна водой в унитазе, затем пытаюсь выполоскать их, спуская воду. Перед тем как вернуться в комнату, опять надеваю их, мокрые. Снимаю на ночь, чтобы просохли, но, когда снова надеваю их утром, они по-прежнему сырые. Сегодня не тот день, когда меняют белье, а мой разум слишком затуманен, чтобы придумать, как тайком произвести замену. Мне придется носить их еще пару дней. Такое ощущение, что они не высохнут никогда.

На следующий день после похорон, когда я иду утром запирать Линду, оказывается, что ее шерсть вся в земле: она всю ночь пыталась откопать Артура. Она тоскует по нему так же сильно, как я, но думает, что сможет вернуть его к жизни. Отец велит нам снова закопать яму. Потом приказывает разбить несколько бутылок и разбросать осколки вокруг ямы. Пустое: на следующее утро мы обнаруживаем, что Линда снова вся в земле, но теперь у нее еще кровоточат нос и лапы. Через пару дней приходит электрик и ставит вокруг могилы проволочную изгородь под напряжением.