Лариса Литвинова - Летят сквозь годы

— Уберите газ, — мягко подсказала Таня.

Но Балабанов уже не слушал инструктора.

Глаза его были полны ужаса, лицо покрылось красными пятнами.

— Балабанов, отпустите управление. Вы же мешаете… Смотрите внимательно, покажу вам боевой разворот.

Таня хотела отвлечь внимание учлета от мысли, что все пропало, что он погибает — конечно же, именно эта мысль захватила его, — и показывала одну фигуру за другой. Балабанов ничего не видел, он приткнулся головой к борту, казалось — потерял сознание. Потом его стошнило.

— Бывает! — для успокоения беззаботным голосом сказала Таня и, выполнив весь комплекс фигур высшего пилотажа, направила самолет на посадку.

— Товарищ инструктор, разрешите получить замечания.

— Замечаний не будет. Можете идти!

Он пошел медленно, тяжело, будто даже прихрамывая, и Тане не было жалко его ничуточки, наоборот, мелькнуло недоброе пожелание: «Споткнуться бы тебе на ровном месте! Ишь раскиселился, никак в себя не придет…» Но Балабанов вдруг повернулся четко, как всегда он это делал, и бегом возвратился назад.

— Разрешите мне хоть помыть самолет, — попросил он и погладил дрогнувшей рукой обшивку крыла.

Если бы Таня не приметила этого жеста, если бы не было слова «хоть», она бы еще сильнее разозлилась, процедила бы сквозь зубы в ответ: «Обязательно помойте».

Но Таня обратила внимание на руку Балабанова, вздрагивающую от волнения, услышала его покаянное робкое «хоть» и поняла, что не презирать сейчас парня нужно, не отталкивать, а помочь ему перебороть в себе страх, который делает его таким расслабленным и жалким.

После официального, с трепетной надеждой ожидаемого Балабановым «Разрешаю помыть самолет» Таня произнесла целую речь.

— Нужно научиться чувствовать самолет, слиться с ним в одно целое, — сказала она. — Научиться владеть им так же свободно, как вы владеете рукой или пальцами, не задумываясь. И тогда ничего плохого не случится, из любого положения найдете выход. Самолет не подведет вас, если вы его полюбите. Смелее и свободнее чувствуйте себя в воздухе! Если вы хотите стать летчиком, то должны перебороть себя. Вы же сами не раз говорили: «Кто хочет, тот добьется».

Она видела: Балабанов даже сжал кулаки… А на следующий день не пришел, не явился на занятия.

В этот день о Балабанове инструктору Макаровой, казалось бы, некогда было вспоминать: командир отряда слетал с ее лучшим учеником Логиновым и выпустил его в самостоятельный полет. В Логинове Таня была уверена: он смел в воздухе и осмотрителен. Она знала, что ее труд, потраченный на занятия с Логиновым, не пропал даром — он станет настоящим летчиком.

Но ведь это первый ее питомец — в самостоятельном полете! Таня неотрывно следила глазами за его самолетом, с замиранием сердца поспешила к месту посадки, словно могла помочь, если помощь понадобится.

Логинов выполнил два полета на «отлично». Таня крепко пожала руку учлету и поздравила его; сама получила поздравление от командира отряда. Он сказал ей:

— Молодец парень! Это я не только об учлете… В большей степени об инструкторе.

Таня радостно засмеялась. И вдруг помрачнела: «А Балабанов? Балабанов-то отсеивается. И не он, значит, виноват. Я…»

Потом опять были дела, требовавшие всех сил ее ума и души. Командир отряда посоветовал смелее выпускать учлетов в самостоятельные полеты. Даже косвенного упрека в несмелости Таня простить себе не могла. Ее смелость вырабатывалась, рождалась в непрестанном труде. Она не раз оставалась с учлетами на дополнительные тренировки, выпросив у техников добавочный бензин… Никем не услышанный заправщик сказал о ней как-то: «Вот огонь девка — ни людям, ни себе покою… К ночи разве притомится».

Действительно, только в сумерках вернулась Таня на квартиру. Аня Малахова пытливо взглянула на нее, вздохнула и стала собирать разложенные на столе книжки.

— Молчишь от добровольного недоедания? Уж я тебя знаю: молчишь, когда под ложечкой сосет. Сейчас возьму у тетки Моти молока, молоком тебя отпою…

— Голодная я, Анечка, верно, голодная. А молчать не могу! Логинов мой, слыхала, «отлично» заработал? Я счастливая, очень счастливая!

Таня схватила подружку за талию, хотела крутануть, чтобы пыль — столбом! Но та вырвалась:

— Сбегаю я лучше за молоком.

Ночью не спалось; лежала, смотрела в темноту, думала… Всю жизнь перебрала. Собственную жизнь, потому что лишь своим опытом пока располагала. А опыт ей был так нужен, так необходим! Ведь в судьбу Тани Макаровой вплетались сейчас судьбы других людей. От нее зависело поведение учлетов Логинова, Балабанова… Не только за себя — и за них она была в ответе. И вот приходилось на опыте своей девятнадцатилетней жизни решать вопрос: можно ли, как Балабанов, сдаться, раз трудно и страшно, бросить все? Не сдавалась ли когда-нибудь она, Татьяна Макарова? Какой была ее, Танина, жизнь?..