Вадим Абдрашитов - Портрет поздней империи. Андрей Битов

© О. Чухонцев

© Г. Шульпяков

С Андреем Георгиевичем Битовым я познакомилась сразу в трех измерениях. Последовательность уже не помню, но было это очень близко по времени. Меня пригласила в гости Белла Ахмадулина, там был Битов — так я впервые его увидела. Это был, кажется, 1987 год. Еще я подружилась с девушкой, ныне уже далеко не девушкой, которая оказалась близкой подругой Битова. И еще я дружила с молодым человеком, тоже уже, соответственно, не молодым, который вдруг узнал, что он сын Битова. Он был усыновлен отчимом и носил его фамилию, но его мама решила открыть ему правду, в которой и сомнений не было, — очень похож на отца. Они стали общаться, мы иногда виделись все вместе, так что для меня это было третье измерение.

В эти годы Битов был очень популярен, по крайней мере, в кругах интеллигенции. Да и вообще в период перестройки у всех, у кого они были, выросли крылья. Стали появляться новые литературные журналы, частные издательства (хотя называться так было еще нельзя, пользовались эвфемизмами типа «литературно-издательское агентство»), альманахи, один из них, «Другие берега», с филологическим уклоном, создала и была главным редактором Галина Гусева, и в какой-то период она могла говорить только о Битове, настолько ее поразил «Пушкинский дом». А впервые я услышала об Андрее Георгиевиче еще в 1970-е годы как о новом молодом таланте — было ему тогда лет тридцать пять, но в государстве с геронтологической властью это был возраст юношеский, более молодые считались просто детьми.

В те же годы взошедшей звезды «пленительного счастья» и «обломков самовластья» был создан Российский ПЕН-центр, отделение Международного ПЕНа. Вскоре его возглавил Битов и был его бессменным президентом. С его уходом наш ПЕН превратился в «гнилой пень», как написал Владимир Сорокин, но тогда там состояли все лучшие писатели и публицисты и много моих друзей, которые стали звать меня присоединиться и, несмотря на выработавшийся принцип не состоять ни в каких организациях, я в него вступила. Таким образом, Битов стал моим «начальником». Наша общая подруга и друг, который сын, тоже оказались там, и долгое время Русский ПЕН-центр (РПЦ) был клубом единомышленников, с регулярными посиделками и правозащитной деятельностью, не так уж часто востребованной, поскольку «звезда пленительного счастья» хоть и закатывалась, репрессии среди пишущих были крайне редки. Но, как еще в годы перестройки были переиначены пушкинские строки, — «товарищ, верь, пройдет она, и демократия, и гласность, и вот тогда госбезопасность припомнит наши имена», — так оно и произошло.

Поняв изменение ситуации, Битов позвал вице-президентом ПЕНа Людмилу Улицкую, а она приняла в члены ПЕНа известных писателей и журналистов, занимавшихся правозащитной деятельностью. Но недолго музыка играла. Улицкой пришлось уйти, Битову — написать в роковом 2014-м панический текст, ради спасения, но вышло наоборот, а при очередных ПЕНовских перевыборах голосовать предлагали за Битова или… ни за кого. Через некоторое время Битов ушел, а вскоре и умер, и ПЕНа фактически не стало. Битов чуть-чуть пережил свое время, он перестал его понимать, он в нем метался и уже не писал, и мыкался с ПЕНом, которым не мог ни управлять, ни уйти. Он невольно (казалось бы, зачем ему, известному и уважаемому писателю, должность, тем более становившаяся все более проблемной?) повторял модель несменяемой власти. Он не был трусом, он хотел сохранить ПЕН, с которым сросся, любой ценой, а цена была не по нему.

Однажды мы ездили вместе в составе большой делегации российских деятелей искусств во Францию на фестиваль, и поселили нас рядом, так что мы много общались. Это был 2002 год, и тогда он как раз хотел уйти и искал себе замену. Жизнь была еще относительно прекрасна, несколько сильных, но всего несколько, ударов от нарождавшегося «самовластья» многим казались отдельными, временными, преодолимыми. Так думал и Битов. А я думала иначе. Мы спорили на эту тему. Литература в тот период ушла на второй план, ее перестали обсуждать, живая жизнь была актуальнее. Мы сидели на траве возле фермы, на которой нас поселили, и Битов увидел богомола и рассказал мне, что самка откусывает голову самцу после спаривания. Это звучало как метафора: получив желаемое, уничтожают того, от кого это желаемое получили. Скажем, получив власть над страной, можно с ней больше не церемониться. А можно посмотреть иначе, в оправдание: «мавр сделал свое дело, мавр может уйти». Битов тогда немного колебался: сделал он уже свое дело до конца или нет, оплодотворил литературу и ПЕН сколько мог или может еще?