— А если не про литературу?
— Конечно, меня интересовало, как всякого человека, — когда. Когда конец. Особенно когда я был моложе, сейчас меньше, а вот в возрасте 45−49 очень это интриговало…
Прошло много лет. В Джемете все удивлялись, как дочь Анна со временем стала похожа на отца: если на пляже они шли купаться в море, даже походки были одинаковые. В Пушкинском музее после премии большая компания собиралась посидеть, поболтать в одном кабинете: блюла традиции. После этого Битова завозили домой и сразу на вокзал: день рождения 27 мая он всегда отмечал в родном городе. В конце января 2018 года Катя В. пригласила на встречу с Битовым не на Пречистенке, как обычно, а в Музее-квартире Пушкина на Арбате. Была скверная погода, но народу все равно много. Однако герой дня выглядел не ахти. Накануне, возвращаясь из Питера, поскользнулся, упал на перроне, повредил плечо, рассек бровь. Многие боялись: не придет. Пришел. Говорил долго, очень интересно, был в ударе. Затем снова посиделки в средневековом подвале дома. На них не задержался.
Сидя на другом конце длинного стола, увидела: собирается уходить. Впервые в жизни не побоялась его или косых взглядов, встала, подошла, обняла, он тоже меня обнял:
— Ну как же вы так, Андрей Георгиевич? Вы не падайте больше. Вы же знаете, я вас люблю. Чего же вы так расшиблись?
— Тебя рядом не было, вот и расшибся.
В тот момент все казалось шуткой и дистанция наконец сократилась. С ним стало просто. В начале декабря позвонила матери:
— Битов умер. Полчаса назад.
— Кто? Битов? А что вдруг?
— Не знаю, на Фейсбуке написано.
Матушка старше него, и больше позвонить по такому поводу некому. На церемонии прощания в ЦДЛ я решила не присутствовать.
2019
Александр Ткаченко
Москва
Однажды в Коктебеле
© А. Ткаченко
Если бы меня попросили назвать одновременно Гомера и Геродота нашего времени, я бы смело сказал: Битов. Ионические раскаты его прозы, детализация времени и точность слышатся еще с начала 60-х и не стихают до сих пор. Его эпохальный роман «Пушкинский дом» — одновременно русский «Улисс» и «Поиски утраченного времени». Когда ему было около тридцати, его имя звучало так же весомо, тяжко и основательно, как и сейчас, потому что в «Уроках Армении» он открыл свою тональность, которой никогда не изменял. Первая профессия − геолога − оставила ему навсегда кристаллографичность мышления. Он основателен во всем. В питерстве, писании, дружбе, детях, питии… Даже странно, что таким, как Андрей, иногда исполняется 70. Он принадлежит не времени, а пространству, как, впрочем, и его проза. Глаз точен и хищен, как у поэта Серебряного века. Однажды в Коктебеле мы плыли на лодке мимо Карадага на фоне яркого неба. Он взглянул на парящие породы и выдал: «Мышца Бога…»
Во всем, что пишет Битов, нет ничего извне. Все из самого. Поэтому, несмотря на то, что он лучший стилист из всех современных прозаиков, стилистика для него ничего не значит. Он производит так, как работает его организм. Эдакие самозаводящиеся часы на руке города, точнее, двух городов — Питера и Москвы, которые отдыхают только в поезде «туда и обратно, обратно и туда». Я люблю его «Колесо», увиденное с предметностью мотогонщика великого Габдрахмана Кадырова, и «Оглашенных», в которых он расправляется с любыми философскими категориями легко и просто, извлекая свой талант на свет для обозрения. «Здесь пространство будто меньше на одно измерение. За счет этого два других раскрываются полностью. Здесь теснее на одно, зато просторнее на два…» Талант почти физико-математического открытия об исчезновении времени. Хотя количество героев, заселяющих битовские вселенные, может быть сравнимо только с мирозданием доктора Чехова. Он тоже из тех, кто владел гражданской профессией. Врачевал. Так и Андрей. Изучал породу земли. И поэтому оба они знают породу людей. Сам-то он считает главной своей вещью «Империю в четырех измерениях». Еще бы!.. Там собрались все свидетели «истории его бедствий». И не только его. Не принимая плачей по распаду, сам плачет по распаду времени, когда вместе со всеми ел штампованные пельмешки с уксусом алюминиевой вилкой. Он такой. Командный. И личностный. Мальчик-блокадник. Родился в 1937 году. Может, отсюда его генный синдром справедливости и «защиты братьев наших меньших». Лучшего президента русского ПЕН-клуба трудно себе представить. Он всегда поступает и думает в этом плане стратегически верно. Он на стороне слабого, а сильный и сам отряхнется от оков и «набедокурит на рысистой дорожке беговой». Кстати, единственный памятник Осипу Мандельштаму в России — во Владивостоке — это его, битовская, прямая акция. Я видел, как он радовался как ребенок, когда цементный клюв поэта вознесся над «второй речкой», где и был замучен поэт, на самом краю земли, и так же плакал, когда через неделю антисемиты ночью отбили этот клюв…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу