Юлий Марголин - Путешествие в страну зэ-ка (Полныӣ текст)

Еще несколько свидетелей говорили на суде, и среди них простой русский колхозник по имени ШАРИКОВ. Адвокаты защиты задали ему два вопроса, на которые он ответил с большим юмором. Его спросили: "Почему он не возвращается после войны домой, в Сов. Союз?" Он ответил: "Видели ли вы когда-нибудъ корову, чтоб она добровольно шла на бойню?" - "А на чей счет ты приехал сюда на суд?" Он ответил: "Думаю, что на счет коммунистов: они покроют все судебные издержки!" Этот ответ вызвал взрыв смеха в зале. Шариков был прав: все свидетели приехали на счет коммунистов. Но в ожидании, когда они покроют судебные издержки, процесс со стороны Руссэ финансировала "La Force Ouvriere", т.е. социалистические профессиональные союзы Франции.

Самое сильное впечатление произвела на меня из свидетелей Руссэ маленъкая Эллинор ЛИППЕР - швейцарская еврейка, книга которой "11 лет на советской каторге" появилась по-немецки и французски. История Эллинор такова: ей было 27 лет, когда она поехала в Россию, как восторженная коммунистка, на родину всех трудящихся. Это было в 1937 году. Через 2 месяца ее арестовали в Москве, и только в 1948 году Эллинор вернулась в Швейцарию. 11 дет она провела в лагерях, по сравнению с которыми те, где я был, можно считать "санаторием": в Колыме на берегах Охотского моря. То, что вынесла эта деликатная и хрупкая женщина, не подается описанию. Глаза ее видели ад на земле, многие не могли понять как она уцелела и спаслась. Но правда та, что бесчисленные девушки, как она, погибли в Колыме. Из ее партии в 600 человек выжило только 60.

Мы сидели за одним столом среди друзей в Париже. Глядя на Эллинор, которая в 38 лет выглядит, как тоненькая девочка, я сказал: "Не верьте, что она слабенькая - в этой девушке есть сильная пружинка!" Эллинор подошла ко мне и прежде, чем я успел опомниться, наклонилась, одной рукой взяла меня под колени, подняла на воздух мои 75 кило веса, как свечу, и так прошлась по комнате... Это был ответ на вопрос, почему она уцелела. В этой женщине поразило меня соединение девической прелести и внутренней крепости, сухости, закаленности, она была похожа на деревцо осенью, с которого облетели листья, но которое сохранило гибкость ветвей и упрямую силу жизни. В тот вечер Эллинор рассказала нам, как она рожала в лагере... Она не только сама вернулась в Европу, но и привезла с собой годовалую девочку, которая никогда в жизни не увидит своего отца, заключенного врача, с 13-летним сроком в Колыме. Она рассказала нам, как ее в последнем месяце беременности вместе с товаркой заперли в трюм арестантской баржи, где перевозили сотни одичалых лагерников, годами не видевших женщин... Ее спасла ее беременность, а судьбу ее товарки можно себе представить...

Такие люди собрались на процессе Давида Руссэ. Я назвал тех, которые выступили, но было много свидетелей, которые приехали в Париж и не появились на суде... Для них уже не хватило времени, и адвокаты Руссэ не использовали их. Назову из них только двух: ДАВИДА ДАЛЛИНА, известного социалиста, историка Советской России, и ГЕРМИНИЮ НАГЛЕР, польскую писательницу с большим именем. В общем, свидетели Руссэ были группой интеллектуалистов и авторов, из книг которых можно было бы составить целую библиотеку; людей с общественным стажем из разных стран, профессиональных революционеров и антифашистов. На суде раздавалась испанская, немецкая, польская, русская речь рядом с французской. Около ста журналистов представляли мировую прессу. Это был интернациональный процесс в полном смысле слова.

С другой стороны находились на скамье подсудимых два редактора "Леттр Франсез" под защитой двух знаменитых адвокатов-коммунистов, Въеннэ и Нордмана (последний - еврей). Однако не так просто было посадить на скамью подсудимых гг. Дэкса и Моргана. На первое заседание они не пришли. Тактика коммунистов заключалась в том, чтобы сорвать процесс, помешать его нормальному ходу, не допустить свидетелей Руссэ до голоса. Обвиняемые начали с того, что заявили отвод трибунала. За 10 минут до начала заседания Дэкс и Морган выразили в письменной форме недоверие судьям и потребовали их замены. Для суда это было неожиданностью. Началась полемика между юристами. Первое заседание было сорвано. Всего было в распоряжении суда 10 заседаний, по 2 в неделе. В течение первых четырех заседании зал суда был похож на сумасшедший дом. За каждым формальным предложением коммунистов, которое суд отбрасывая, они ставили новое, и в зале суда создалась какая то ненормальная, цирковая атмосфера. За выражением недоверия трибуналу в целом последовало выражение недоверия его председателю, г-ну Коломье. Затем - предложение о переносе дела в другую инстанцию. Затем предложение об отсрочке. Затем предложение о недопущении свидетелей. Затем предложение о запрещении свидетелям говорить о.... концлагерях в Сов. Союзе. Каждый раз начиналась нескончаемая полемика между адвокатами. В течение двух недель суд не мог приступить к слушанию дела. В конце концов, коммунисты достигли того, что парижская публика начала интересоваться: "что это за свидетели, которых так боятся коммунисты, так не хотят допустить до голоса?" Интерес к процессу вырос в публике, но зато коммунисты добились двух вещей: во-первых, четыре заседания из десяти были потеряны; во-вторых, они добились ограничения свободы слова для свидетелей.