Юрий Поляков - Селфи с музой. Рассказы о писательстве

На самую первую встречу в «Союз реалистов» меня пригласил кто-то из комсомольских соратников, кажется, Юрий Бокань, возглавлявший одно время отдел культуры ЦК ВЛКСМ. Он был философом-футурологом и йогом. Иногда, зайдя к нему в приёмную, приходилось терпеливо ждать, так как Бокань в это время, по словам смущённой секретарши, стоял в кабинете на голове. На первом круглом столе у «Реалистов» я страстно выступил, заявив, что всё происходящее в стране вызывает у меня холодную ярость. Жукова и Петров переглянулись, решив: такой прямодушный и темпераментный писатель им не помешает.

На каком-то из заседаний клуба в 1994-м я и познакомился с Владимиром Меньшовым, приняв его поначалу почему-то за Говорухина, возможно, с пьяных глаз, так как после круглых столов мы переходили к столам фуршетным. Не осрамился я чудом. В моём портфеле лежал свежий экземпляр «Демгородка», вышедшего в издательстве «Инженер»» стараниями другого моего комсомольского товарища Вячеслава Копьёва, и мне захотелось подписать книжку новому знакомому. К счастью, я успел спросить Боканя, пробегавшего мимо с бокалом бордо:

– Юрий Иванович, как отчество Говорухина?

– Кого-кого?

– Вон того… «Место встречи изменить нельзя».

– Охренел? Это Меньшов. «Москва слезам не верит».

Меньшов позвонил мне буквально на следующий день, сказал, что читал «Демгородок» всю ночь, смеялся, плакал, скрежетал зубами, поэтому мы непременно должны вместе написать что-нибудь для кино. Удивительные люди – режиссёры! Если им понравился твой роман, они никогда не скажут: «Юра, давай я его экранизирую!» Они предложат в соавторстве написать что-нибудь похожее, но другое… О том, как мы с Владимиром Валентиновичем писали сценарий и чем всё это кончилось, подробно рассказано в моём эссе «Треугольная жизнь».

Став активным участником «Союза реалистов», переименованного вскоре в движение «За новый социализм», я горячо выступил с идеей издавать литературно-художественный альманах «Реалист», и получил поддержку Жуковой. Издание, по моему замыслу, должно было сплотить наследников советской литературы, сильно потеснённых постмодернистами и прочими реформаторами словесности, которых тогда активно продвигала, буквально навязывая читателям, власть. Особенно старался глава администрации президента Сергей Филатов. Он вырос в семье поэта, руководившего заводским литобъединением «Вагранка», и по этой причине считал себя человеком литературным, хотя на самом деле в изящной словесности разбирался не больше, чем дятел в деревянном зодчестве.

Жёсткая ставка на безродный горластый авангард сочеталась у власти с хамоватым пренебрежением к «традиционалистам», их старательно не замечали, оттеснив на обочину культурной жизни. Про смерть Владимира Солоухина, например, даже не сообщили по телевидению, хотя насморк вернувшегося из эмиграции Владимира Войновича или радикулит Эрнста Неизвестного обсуждались на всех каналах.

Кстати, мастера традиционного направления не впервые страдали от перемены политического режима в стране. Так, будучи на Соловках, я в музее ГУЛАГа обнаружил на стенде высказывание одного из именитых сидельцев. Он писал: «среди заключённых встречается множество актёров, режиссёров, писателей и художников «старой школы», а попали они сюда из-за робких попыток противостоять напору новаторов вроде Мейерхольда, тесно связанных с НКВД-ОГПУ».

Между прочим, театр, созданный на Соловках с благословения просвещённого начальства, самокритично назвали ХЛАМ: художники, литераторы, актёры, музыканты. Вот так! Впрочем, о том, как Казимир Малевич с маузером гонялся за недобитыми передвижниками, я слышал и раньше. Когда в следующий раз будете кручиниться над печальной судьбой разрушителей традиций, вспоминайте и о том, что они всегда первыми начинают решать эстетические споры силой, а бумеранг истории имеет счастливую особенность возвращаться и бить по дурной голове.

Весной 1995 года мы выпустили в свет первый номер альманаха «Реалист». Среди авторов были Михаил Алексеев, Анатолий Афанасьев, Иван Стаднюк, Владимир Соколов, Андрей Дементьев, Борис Примеров, Константин Ваншенкин, Юрий Разумовский, Владимир Крупин, Анатолий Ланщиков… Цвет поздней советской литературы, грубо задвинутый в тёмный угол. В предисловии к альманаху, явно несущем в себе черты политического манифеста, я писал:

«Мы живём в пору, когда на смену разрушенной (не без помощи отечественной литературы) советской мифологии спешно конструируется новая мифологизированная идеология, призванная закрепить в общественном сознании перемены, что произошли за последние годы. Растаскивание единой страны, обнищание основной части населения, упадок культуры – всё это подаётся как естественный и даже необходимый для переходного периода процесс, а не результат бездарности, близорукости и безответственности политиков, готовых в борьбе за власть пожертвовать будущим отечества. Новая мифология культивирует в людях комплекс исторической неполноценности, а нынешний развал трактуется как возмездие за «первородный грех» социализма… Страна снова пошла по пути великих потрясений, которые ведут только к несправедливости, крови и краху государственности. Мы видим это, сознаём и хотим противопоставить «новому агитпропу» реальный взгляд на вещи. Именно поэтому наш альманах называется «Реалист».