Ольга Лодыженская - Ровесницы трудного века - Страницы семейной хроники

Мама долго не могла забыть того стыда, что пережила за меня.

– Надо быть Лодыженскими, – говорила она, – чтобы глазом не моргнуть на твою выходку, как будто ничего не случилось.

Такт и воспитанность были основной чертой этой семьи. У них никто не повышал голоса, никто не позволял себе тыкать прислуге. А прислуга жила у них по двадцать-тридцать лет. Помню горничную, которая жила у них десять лет, и все считали ее новенькой. Жена дяди Гриши, тетя Анюта, была цыганкой из хора. В то время это было модно, аристократы и дворяне женились на простых цыганках. Но что терпела бедная женщина от своей новой родни! Или полный бойкот, или насмешки и упреки. Здесь тетя Анюта была принята в семью на равных правах с мамой и тетей Натулей, женой дяди Володи. Да и она сама умела держать себя так, что ничем не отличалась от них, ни в одежде, ни в разговоре.

Когда мой папа окончил университет, ему предложили место прокурора в Москве, наверно, тут сыграла роль протекция и обширное знакомство Лодыженских. Но папа отказался, он не захотел быть прокурором и взял место судебного следователя в маленьком, заштатном городке Можайске. Позже я спрашивала маму, как реагировала его семья на этот отказ, ведь матери приятнее было бы иметь сына около себя. Мама ответила мне, что главным правилом семьи было никого не принуждать, взрослые люди сами должны знать, как им поступить, это правило основывалось на большом уважении и доверии друг к другу.

Бабушка и тетя Соня очень любили нас, других внуков у бабушки не было. Помню, когда мы приезжали к ним, тетя Соня первым делом шла с нами в игрушечный магазин. Помню большой сад около дома. Мы там катались на салазках, а рядом жил граф Татищев, у него тоже был сад, там тоже были дети, и я запомнила задиристого мальчишку Костю: он ненавидел девочек и всячески дразнил их. Однажды он пришел к тете Соне с каким-то поручением. А тетя Соня, как всегда во время наших приездов, не отходила от нас. Помню, мы перед сном пили молоко. Костя бросил на меня презрительный взгляд, потом мельком взглянул на Ташу и вдруг остановился. Несколько минут он стоял, раскрыв рот и не спуская с Таши глаз, а та невозмутимо цедила свое молоко. Тетя Соня нарушила молчание:

– Что, Костя, тебе понравилась моя племянница?

– Я никогда такой не видал, откуда она взялась?

Все засмеялись, а Костя продолжал стоять и смотреть, нисколько не смущаясь. И только когда няня унесла Ташу спать, пошел домой.

В раннем детстве мама перенесла несколько воспалений легких, врачи посоветовали ей провести два-три месяца зимы на юге. В Севастополе жила мамина институтская подруга Маруся Федулаева… Она присмотрела маленькую квартирку, и мама решила поехать туда с нами и с няней. Средства наши были весьма ограниченны, очевидно, мамин дедушка Михаил Павлович дал денег на эту поездку. Возможно, и Лодыженские помогли.

Крымская природа даже в зимнее время произвела на меня сказочное впечатление. Помню Мичманский сад на горке, бульвар на набережной, с какими-то необыкновенно красивыми деревьями. И конечно, необъятное море. Квартирка наша была очень маленькая, вход через кухню, затем из кухни шла дверь в комнату побольше, а из нее в маленькую. До обеда с нами гуляла мама, а няня готовила обед, а после обеда мама отдыхала, а няня шла с нами гулять. <���…>

Почему-то еще ярко остался в памяти розовый эмалированный тазик, наполненный грецкими орехами, в этом тазике обычно мыли посуду. Наверно, это запомнилось потому, что в Можайске такого обилия любимых грецких орехов мы не видели. <���…>

Решилась мама оплатить туда и обратно дорогу «няне-старушке», так я звала свою первую няню, которая жила у нас до няни Ульяны Матвеевны. Она принуждена была уйти от нас, так как у нее родилась своя внучка Варя. Жили они в пригородной слободе Можайска, Чертанове, и часто приходили к нам в гости с Варей. Так вот, мама выписала «няню-старушку» к нам, так как в Севастополе или не было, или была очень дорогая картошка, и привезла она нам, кроме картошки, еще елочку. «Няня-старушка» погостила у нас немножко, помню, как она приговаривала:

– Это что ж такое, крошечная елочка, на стол поставить, и – рупь, а рупь – большие деньги.

И действительно, «рупь» тогда были большие деньги…

Дальше помню, как мы ехали домой. Нам с Ташей очень нравилось бегать по узкому и длинному коридору купейного вагона, в наших играх принимал участие офицер из соседнего купе. Мы с Ташей были уверены, что он такой веселый и ему интересно бегать с нами. Потом он подарил нам по нитке кораллов и по японскому вееру. Он ехал, оказывается, из Японии. Долго эти кораллы и веера жили у нас. Вообще, к игрушкам было совсем другое отношение и взрослых, и детей, чем в настоящее время, и, по-моему, более правильное. Игрушки дарились только на большие праздники, на рождение, именины и на елку. Дети более ценили их и берегли. А сейчас игрушки дарятся просто так, и праздничность и радость подарка блекнет. Помню, мама заставила нас тут же отнести обратно эти веера и бусы, мы понесли, но, отдавая, так горько заплакали, что мамино сердце смягчилось и она разрешила нам оставить их себе.