Лара Прескотт - Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

Я никогда не разговаривала с детьми о мужчинах, сидящих в черных автомобилях недалеко от нашего дома, и мужчинах, которые на расстоянии следовали за мной каждый раз, когда я ездила в Москву. Я ждала, пока эти мужчины сами сделают первый шаг.

Я не хотела тревожить детей. Я закрывала занавески на окнах, говоря, что у меня болит голова. Запирала входную дверь, утверждая, что в соседский дом забирались подростки. Я была в клубе собаководов и узнавала на счет приобретения овчарки, объясняя это тем, что хочу научить сына быть ответственным и ухаживать за собакой.

Но детей было невозможно обмануть, они уже были слишком большими. Они не верили моей натянутой улыбке и словам. Они видели, что мои руки дрожат, а под глазами проступают синяки.

Я говорила с Борей о том, что боюсь, но в то время его больше волновал поток писем, которые направляли ему со всего мира читатели его романа.

Разными окольными путями ему доставляли вырезки из иностранных газет с лестными рецензиями на роман, а представители иностранных СМИ просили дать интервью. После выхода романа на Западе Боря почувствовал себя востребованным, и в этой ситуации мне приходилось делить его не только с женой, но и со всем миром. В последний раз я говорила с ним о моих страхах на прогулке вокруг озера Измалково. Тогда Боря размышлял о кандидатуре переводчика, который переведет его роман на английский. На вопрос о том, стоит ли мне покупать овчарку, он ответил, спросив, надо ли, по моему мнению, включить в английское издание перевод стихотворений в конце романа.

– Издатели говорят, что нахождение рифмы в английском языке может отвлечь читателя от смысла, – сказал он.

Его волновал только роман. Он не думал о том, как государство будет реагировать на его растущую на Западе славу, и не думал ни о своей, ни о моей семье. Для него роман был важнее его собственной жизни. В первую очередь он думал о своей книге, и я почувствовала себя идиоткой из-за того, что не поняла этого раньше.

Ира боролась с собой, чтобы не заплакать, а Митя делал вид, что он сильный. Я чувствовала себя совершенно одинокой. Я собралась с духом и выглянула в окно, но увидела только мягкое покачивание тополей, а их черные тени плясали на гравийной дорожке.

Потом я заметила какое-то движение.

Дети отскочили от окна, но я продолжала внимательно вглядываться в темноту, пытаясь понять, что это было.

– Мама! – закричал Митя.

– Идите сюда, – позвала я детей, – посмотрите.

Из-за моего плеча дети посмотрели в окно. На улице, на поленнице дров стояли две лисы. Я встретилась взглядом с одной из них, после чего животные убежали в лес.

Мы смеялись до слез, до тех пор, пока не начали болеть животы. Смеялись, пока вся эта ситуация не перестала казаться смешной.

– Ты уверена, что на улице больше ничего нет? – спросил Митя.

– Уверена, – ответила я и задернула занавески. Я поцеловала детей в щеки, как делала тогда, когда они были маленькими. – А теперь – спать.

Дети ушли в спальню и захлопнули за собой дверь. Я поняла, что не смогу заснуть, и поставила на плиту чайник. Я не хотела будить детей, поэтому не стала включать свет, а зажгла свечу и взяла в руки газету.

В газете я прочитала статью под заголовком «Двести оленей убиты ударом молнии на плато Путорана». Фотографии в этой статье не было, но я легко могла себе представить большое стадо покрытых бело-коричневым мехом животных, как они топали копытами, сбились в кучу и ломали покрытые пушком рога. Я поднесла газету поближе к свече, чтобы удостовериться, что не ошиблась в числе погибших оленей. Никакой ошибки не было. Погибло двести голов. С неба ударила молния и…

Чайник начал громко свистеть, я сняла его с плиты и начала читать статью. Так много животных погибло потому, что они сбились в кучу. На место происшествия вышел оленевод из Норильска. Он говорил, что олени были разбросаны по снежному склону, словно кости для игры в нарды. Какое неожиданное сравнение. Этот оленевод в душе явно был поэтом.

Интересно, сколько лет потребуется, что бы их туши разложились, а кости выцвели от солнца и дождя? Почему олени не разбежались в разные стороны и не ушли в низину, а сбились в кучу на пригорке? Или, возможно, олени вели себя как обычно? Ведь иногда сложно предположить заранее, когда разверзнется небо и ударят молнии.

А что бы я сделала, если бы перед входной дверью стояли те самые мужчины?

Забаррикадировалась? Или открыла дверь и сдалась? Стала бы я громко звать Борю, зная, что он не может меня услышать?