Лара Прескотт - Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

С недовольным видом он выключил телевизор.

– Зачем ты это сделал? – послышался с кухни голос Зинаиды.

– Доброе утро, – ответил ей Борис. Он не был голоден, но все равно сел за стол. Зинаида поставила перед ним тарелку и чашку чая. Она не села завтракать вместе с мужем, а повернулась к раковине, закурила и начала мыть сковородку. Пепел она стряхивала прямо в раковину.

– Ты можешь открыть окно? – попросил ее Борис. Он ненавидит запах сигарет, а Зинаида так и не стала курить меньше, хотя и обещала. Она вздохнула, потушила сигарету и закончила мыть посуду. Борис посмотрел на свою жену в раннем солнечном свете, падавшем из окна над раковиной. На какое-то мгновение морщины на ее лбу и складки жира на шее исчезли, и он увидел ту женщину, на которой женился двадцать лет назад. У него промелькнула мысль о том, чтобы сказать жене, что она выглядит прекрасно, но его остановил укол вины за то, что он вскоре увидит Ольгу.

Часы в коридоре пробили семь. Поезд Ольги должен был прибыть через четыре часа. Он заставил себя доесть завтрак. Борис доел остатки яйца и отодвинулся от стола.

– Пошел писать? – спросила Зинаида.

Услышав этот вопрос, Борис начал подозревать, что его жена уже знает о его планах.

– Да, как всегда, – ответил он, – но на час, не больше. У меня дела в городе.

– Но ты же там был буквально вчера?

– Нет, это было два дня назад, дорогая, – он замолчал, потому что отвык врать своей жене. – Я встречаюсь с редактором «Литературной Москвы». Ему нужны новые переводы.

– Может быть, мне поехать с тобой? – размышляет она вслух. – Мне надо кое-что купить.

– Давай в следующий раз, Зина? Можем даже на полдня. Прогуляемся и понюхаем почки на яблонях.

Зинаида кивнула, забрала его тарелку и вымыла ее.

Борис сидит за своим рабочим столом. Из плетеной корзины на полу он достает страницы, которые написал вчера. Борис морщится и перьевой ручкой вычеркивает сначала предложение, потом целый параграф, а потом и целую страницу. Он вынимает новый лист бумаги и начинает все переписывать. Стол, за которым он сидит, принадлежал прекрасному грузинскому поэту и близкому другу Тициану Табидзе. Однажды осенним днем в самый разгар чисток Тициана увели из дома. Его жена Нина босиком бежала за машиной, в которой его увозили. Тициана обвинили в антисоветской деятельности и расстреляли. Своим сообщником на допросах Тициан назвал его любимого грузинского поэта Бесики, который уже давно умер [5] Настоящее имя Виссарион Захарьевич Габашвили, 1750–1791 гг. .

Борис много раз представлял себе, что произошло с Тицианом после того, как его увез «воронок», полагая, что если не будет представлять себе судьбу друга, то получится, что Тициан будет страдать один. Иногда он говорит сам себе, что есть минимальный шанс того, что Тициан жив, но Нина уже давно в это не верит. Когда она подарила ему этот стол, то сказала, что хочет, чтобы Борис продолжал работу мужа.

– Напиши великий роман, который ты мечтал написать, – сказала она ему. Борис принял этот подарок, хотя не считал, что достоин его.

Тициан был не единственным другом Бориса, исчезнувшем в той мясорубке. Он часто думает о них по ночам, когда у него бессонница. Он представляет себе судьбы каждого. Вот Осип, которого бьет озноб в пересыльном лагере, и он знает, что его конец близок. Вот Паоло поднялся по ступенькам дома Союза писателей и на секунду замер перед тем, как поднести пистолет к виску. И вот Марина завязала на шее петлю и перебросила веревку через потолочную балку.

Все знали, что Сталину нравились стихи Бориса. И что бы могло значить то, что такой человек находит родство в своих словах? Что привлекло в его стихах красного царя? Как только его слова выходили в печатном виде, Борис тут же терял над ними власть. Любой человек мог прочитать их и полюбить. Это мог сделать даже сумасшедший. Борис знал, что Сталин вычеркнул его фамилию из расстрельного списка.

Сумасшедший сказал своим подчиненным, чтобы они оставили в покое Святого дурака, Человека, витающего в облаках.

Борис слышит, как на первом этаже часы пробивают восемь часов. Поезд Ольги приезжает через три часа, а он так и не написал ни слова. Сцена, которая вчера казалась такой яркой и законченной, отказывалась появляться перед мысленным взором.

Он начал писать «Доктора Живаго» почти десять лет назад, и, хотя он написал уже довольно много, ему все еще хочется вернуться в те дни, когда роман впервые появился в голове, в те времена, когда он чувствовал, что новые идеи бьют из него как из неиссякаемого фонтана, который находится внутри его самого. Это было чувство схожее с тем, когда встречаешь новую любовь, когда думаешь и бредишь только одной ею. Его герои приходили к нему во сне, его сердце немело от каждого нового открытия, каждого предложения, от каждой сцены. Иногда Борису казалось, что это единственное, что держит его в жизни.