Лара Прескотт - Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

– Все это слухи, всего лишь слухи, – сказала я себе и успокоилась от мысли, что пахана интересуют женщины гораздо моложе, чем я. Я слышала, что он берет в жены только тех, кому еще не исполнилось двадцать два года, и тех, кто еще не рожал.

Я вошла в дом, в котором было две комнаты. Пахан сидел за столом и писал. Он молча показал мне пером на стоящий возле его стола стул. Прошло десять минут до того, как он перестал писать и взглянул на меня. Не говоря ни слова, он достал из ящика стола пакет и передал мне его.

– Это тебе. Но ты должна прочитать эти бумаги здесь, из этого дома их выносить нельзя, – он пододвинул ко мне лист бумаги, – и распишешься здесь, когда прочитаешь.

– А что это?

– Ничего важного.

Внутри пакета лежало письмо на двенадцати страницах и небольшая зеленая записная книжка. Я увидела его размашистый почерк. Написанные им буквы всегда напоминали мне полет журавля. Я быстро пролистала записную книжку, потом просмотрела письмо. Боря был жив. Он был на свободе. И написал мне письмо.

Я не стану делиться с вами строками из этого стихотворения, Анатолий. Я прочитала его много раз для того, чтобы запомнить, потому что знала, что больше никогда не увижу текст этого стихотворения. Может быть, вы и сами уже читали его, но я сделаю вид, что этого не было и что эти слова принадлежат мне и только мне одной.

В письме он писал мне о том, что делает все возможное для моего освобождения, а также о том, что с радостью поменялся бы со мной местами, если бы это было возможно. Он писал о том, что его мучает чувство вины, которое сдавливает его грудь все сильнее и сильнее с каждым днем. Писал, что ему страшно от того, что под этой тяжестью сломаются его ребра и он умрет.

Читая это письмо, я почувствовала то, что, как мне кажется, чувствовали монахини в лагере – тепло и защиту веры.

Почему мне разрешили прочитать это письмо, Анатолий? Почему пахан так долго не показывал мне этого письма? Наверняка от меня хотели какой-нибудь платы за то, что я прочитала это послание. Я не знала, чего от меня хотели, но знала, что готова сделать все, о чем меня попросят. Я была готова стать стукачом и женой пахана ради того, чтобы иметь возможность получать Борины письма.

Но пахан не стал просить меня стать его женой или стукачом. Лишь позднее я узнала о том, что Боря хотел видеть доказательства того, что я жива, и спустя несколько месяцев ему передали бумагу, которую я подписала, прочитав его письмо.

В лагере поползли слухи о том, что Сталин болен и наш лагерный режим может быть смягчен. Вскоре мне разрешили получать почту от Бори и членов моей семьи. Боря писал, что у него был сердечный приступ, и он провел несколько месяцев в больнице, и боялся того, что больше меня никогда не увидит.

Потом он написал мне, что как только узнал, что я жива и мы можем переписываться, то снова взялся за роман.

Боря писал о том, что допишет роман, чего бы это ему ни стоило, и его не остановит ни плохое состояние здоровья, ни то, что органы читали нашу переписку.

Дорогой Анатолий, вы помните ночь перед смертью Сталина? В ту ночь мне снились птицы. Не белые голуби, которые, по мнению многих заключенных, свидетельствуют о том, что тебя скоро освободят. Мне приснились тысячи черных ворон, сидевшие рядами на плацу. Казалось, что вороны не дышат, и, когда я подошла к ним ближе и хлопнула в ладоши, они остались без движения. Я хлопала в ладоши до тех пор, пока мои ладони не заболели. Но когда я отвернулась, птицы тут же поднялись в воздух. Их было так много, что они закрыли собою луну. Я смотрела, как стая двигалась то влево, то вправо. А потом неожиданно все птицы разлетелись в разные стороны.

На следующее утро до рассвета в лагере в громкоговорителях заиграла музыка. Мы приподнялись на нарах, вглядываясь в темноту. Играли похоронные марши. Никто в бараке № 11 не произнес ни слова. Никто не задал вопрос о том, кто умер. Все и так это знали.

Мы умылись, оделись и ждали, пока нас выведут на улицу. Переклички в то утро не было, и мы ждали, сидя на нарах. Буйная приоткрыла дверь барака и посмотрела наружу.

– Ничего, – сказала она, покачав головой.

Потом музыка прекратилась, и в громкоговорителях раздался резкий звук иглы, которую ставят на пластинку, и заиграли гимн. Мы переглянулись, не понимая, вставать нам или нет. Несколько женщин встали, остальные последовали их примеру. Гимн окончился, но мы продолжали стоять. Потом раздался знакомый всем голос Юрия Борисовича Левитана, который произнес: «Сердце мудрого руководителя Коммунистической партии Советского Союза и отца советского народа остановилось».