Лара Прескотт - Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

Не выдержало сердце. Точно так же, как и Юрий Живаго, Борис умер от разрыва сердца. На протяжении всей своей жизни Боря устраивал мелодраму из каждой своей болезни, говоря о том, что скоро умрет. Но на этот раз он был уверен, что его жизнь подходит к концу. Лежа в кровати, он писал мне письма о том, что вскоре встанет на ноги и вернется к работе над пьесой.

Потом он написал мне, что его кровать перенесли на первый этаж, чтобы за ним было легче ухаживать. Он хотел вернуться в кабинет на втором этаже, чтобы быть поближе к своему рабочему столу. Он писал, чтобы я не волновалась, что за ним ухаживает медицинская сестра, и в дом каждый день заходит его подруга Нина. Боря также предупреждал меня о том, чтобы я не приходила его навещать, потому что его жена предупредила, что не потерпит этого. «З. по своей глупости не хочет мне помочь и не идет навстречу. Если мне станет хуже, я пошлю за тобой».

Прошло несколько дней, за которые я не получила от него ни одной записки. Я отправила Митю с Ирой к большому дому, чтобы они посмотрели, что там происходит. Дети сообщили, что видели, как в дом входит и выходит медсестра. Шторы на окнах были задернуты, и что происходило в доме, они не знали.

Прошел еще один день. Я решила, что его записки перехватывает Зинаида, и пошла к большому дому. Был ранний вечер, и в окнах его кабинета горел свет. Кто был наверху? Его жена? Один из его сыновей? Они уже рылись в его бумагах и книгах? Найдут ли они мои письма и цветы, которые я собирала, а он хранил между страницами книг? Останутся ли после его смерти какие-либо доказательства того, что мы были вместе? Через некоторое время свет в окнах кабинета потух, и я расплакалась.

Из дома вышла медсестра. Это была молодая и симпатичная девушка, и я начала ревновать Бориса, потому что она склонялась над его кроватью, кормила с ложечки бульоном, держала за руку и говорила, что все будет хорошо. Увидев меня на улице за калиткой, на ее лице появилось выражение удивления.

– Ольга Всеволодовна, – произнесла она, – он говорил, что вы придете.

– Это она не хочет меня к нему пускать? – спросила я. – Или он сам не хочет, чтоб я его навестила?

– Нет, – ответила медсестра и быстро посмотрела на дом Бориса. – Он не хочет, чтобы вы видели его в таком состоянии.

Я с удивлением на нее уставилась.

– Он очень, очень болен. Он ужасно похудел, и его вставные зубы вынули. Он боится, что вы разлюбите его, если увидите в таком состоянии.

– Какие глупости! Неужели он считает меня такой поверхностной? – я повернулась спиной к медсестре и к дому.

– Он мне часто говорит о том, как любит вас. Это очень неудобная ситуация. Ведь его жена находится в соседней комнате.

Медсестра сказала, что ей надо торопиться на электричку, чтобы поскорее вернуться в Москву, но обещала держать меня в курсе изменений состояния его здоровья. Я продолжала стоять у калитки его дома. Когда дети поняли, что я не собираюсь возвращаться домой, то около полуночи принесли мне чай и теплое одеяло.

Зинаида заметила, что я стою по другую сторону ограды. Несколько раз я видела, как она выглядывала из-за занавески на улицу и снова быстро ее задергивала.

Я несколько дней простояла на улице около его дома, а медсестра периодически сообщала мне о состоянии Бориного здоровья. У него был инсульт, и единственное, чем можно было ему помочь, это создать комфортные условия. Я умоляла ее сказать Боре, что я стою на улице и хочу с ним проститься. Она обещала, что передаст ему мои слова.

Потом на улице напротив дома появились машины с журналистами и фотографами, которые, как стервятники, ждали Бориной смерти. Я сходила домой, переоделась в черное платье с черной вуалью и снова вернулась к его дому. Прошло еще несколько часов. Я ходила взад и вперед и протоптала в траве тропинку.

Тем не менее внутрь меня так и не пускали.

Войти в большой дом мне разрешили только после того, как он умер. Зинаида распахнула дверь, я стремительно вошла в дом и бросилась к его еще теплому телу. Комнату только что прибрали, сняли грязные простыни и умыли его, но там стоял запах антисептических средств и экскрементов.

Мы в последний раз остались с ним наедине. Я взяла его за руку. Борино лицо было похоже на скульптуру, и я представила себе посмертную маску, которую с него снимут в скором времени. В течение последних нескольких недель я много думала о том, что может произойти после его смерти, но все было совсем не так, как я себе представляла. Воздух был таким же, как и раньше, мое сердце по-прежнему билось, земля продолжала вертеться, и ощущение того, что жизнь продолжается, показалось мне ударом лошадиными копытами прямо в грудь.