Лара Прескотт - Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

Мы ели и пили, а Боря был в центре внимания, как в старые добрые времена. Все пребывали в отличном настроении. Боря снова начал писать и сообщил всем, что приступил к написанию пьесы под рабочим названием «Слепая красота». Он смеялся и улыбался, открывая поздравительные письма и телеграммы от поклонников по всему миру.

Я смотрела на Борю, греясь в лучах его радости, которую он испытывал после долгого периода поглотившей нас тьмы.

Именно эти лучи радости и привлекли меня в нем много лет назад.

Гости сидели допоздна. Когда они наконец начали собираться, Боря шутливо закрывал им проход в коридор и умолял их остаться еще хотя бы на один тост.

После того как гости ушли, он сел в свое большое красное кресло и взял в руки будильник, который подарил ему премьер-министр Индии Неру, который был большим поклонником романа «Доктор Живаго».

– Как все поздно к нам приходит, – произнес Боря. Он отложил будильник и протянул ко мне руку. – Как было бы прекрасно, если б мы могли так жить вечно.

В свой день рождения он выглядел таким счастливым и здоровым. Но его внутренний свет начал гаснуть практически сразу после того, как он появился.

В начале у Бори исчез аппетит. Когда он был в маленьком доме, то совсем перестал есть. Боря пил только чай и бульон. Он начал жаловаться на спазмы в ногах, из-за которых не мог заснуть, а также на боли в нижней части спины, из-за которой ему было сложно сидеть.

Он терял силы и никак не мог сконцентрироваться на написании пьесы. У него не было сил отвечать на сотни писем, которые получал. Здоровый цвет лица исчез, стал бледно-серым, и Боря стал жаловаться на боли в груди.

Однажды, когда я варила грибной суп, он пришел в маленький дом и передал мне текст своей незаконченной пьесы, который хотел оставить у меня на хранение. Боря выглядел ужасно, и я сказала ему, что он должен немедленно обратиться к врачу.

– Ты должен сделать это прямо завтра. Не откладывай. И как только твоя жена не замечает, в каком ты состоянии…

– Сейчас есть дела поважнее, – перебил он меня. – Если со мной что-нибудь произойдет… Эта рукопись будет твоей страховкой. Ты с детьми сможешь жить на эти деньги, когда меня не будет.

Я сказала ему, чтобы он не сгущал краски и не нагнетал, но он всунул мне в руки рукопись. Когда я отказалась ее взять, он расплакался, как ребенок. Я начала гладить его по спине и почувствовала, как он исхудал и каким острым стал на ощупь его позвоночник. Его худоба была отталкивающей, но одновременно я испытала к нему чувство нежности, которое обычно испытывают по отношению к тяжело больным людям. Я согласилась взять рукопись. Он выпрямился, обнял меня и начал целовать в щеки и шею. Мы перешли в спальню, страстно желая скинуть одежду и ощутить прикосновения нашей кожи. В начале нашего романа я никогда не выключала свет, когда мы занимались любовью, потому что испытывала чувство наслаждения от вида его тела. Но в тот раз я выключила свет в спальне.

Тогда я даже не подозревала, что это был последний раз, когда мы занимались любовью. Если бы я знала, то не торопилась бы. Лежа в кровати, я услышала, как суп убежал из кастрюли на плиту, поэтому задвигала бедрами, чтобы он поскорее кончил.

Он оделся и ушел. Я поужинала в полном одиночестве. После этого мне было суждено увидеть его живым всего один раз.

Я с трудом узнала его, когда увидела в последний раз. Он на час опаздывал на нашу встречу на кладбище. Когда я увидела его вдалеке, то не узнала и приняла за незнакомого мне человека. Он шел очень медленно и неуверенно, словно земля уходила из-под его ног. Спина Бори согнулась, волосы не были причесаны, а цвет лица был бледным. Он приближался ко мне, и я подумала: «Кто этот старик, который входит в ворота?» Он подошел ко мне ближе, и я не сразу его обняла. Я боялась сделать ему больно своим прикосновением, но главным образом потому, что в тот момент поняла, что мой любовник исчез навсегда. Это был не он. Стоявший передо мной старик уже не был тем Борисом, которого я знала.

Он почувствовал мое колебание и сделал шаг назад.

– Я знаю, что ты меня любишь, – произнес он. – Я в это верю.

– Конечно, люблю, – заверила я и, чтобы это доказать, поцеловала его в сухие и потрескавшиеся губы.

– Пожалуйста, не возвращайся в Москву. Я не смогу этого пережить, – попросил он.

– Хорошо, не буду, – заверила его я. – Я буду с тобой рядом.

Мы договорились о том, что он в тот вечер придет ко мне в маленький дом.

Но он больше так никогда и не пришел.