Лара Прескотт - Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

– А что было написано на плакатах? – поинтересовался он.

Ира сняла шапку.

– Я их вблизи не видела. Только издалека.

На следующий день в «Литературной газете» появилась фотография одной из таких «спонтанных демонстраций». На фото были изображены студенты с плакатами, на одном из которых был нарисован Борис, скрюченными пальцами тянущийся к мешку со знаком $. На другом плакате было написано: «Выдворите Иуду из СССР!» В тексте статьи были перечислены фамилии студентов, подписавших письмо, осуждающее роман «Доктор Живаго».

Ира пробежала глазами список.

– Половина студентов из этого списка ничего не подписывали. По крайней мере, они сказали, что ничего не подписывали.

В тот вечер за ужином Митя спросил, является ли Боря богаче самого алчного американца.

– Так выразилась учительница в школе. Так значит, мы тоже теперь богатые?

– Нет, дорогой, – ответила я.

Он покатал большим пальцем горошину по своей тарелке.

– А почему нет?

– А почему он должен платить нам больше?

– Он платит за аренду нашего дома. Он дает нам деньги. Если у него появится больше денег, то он и нам должен давать больше, – ответил Митя.

– С чего это ты все это взял?

Ира посмотрела на брата, и тот пожал плечами.

– Вообще-то мысль логичная, мам, – сказала она. – Может, тебе стоит его об этом попросить?

– Хватит, заканчиваем эту дискуссию, – ответила я, хотя меня саму посещали точно такие же мысли. – Доедайте.

Дождь лил уже пять дней, когда писатели собрались для обсуждения дела Пастернака. В зале были заняты все стулья, и люди стояли вдоль стен. Просили явиться и Борю, но я его отговорила. «Это будет равносильно смертной казни», – сказала я. Он согласился со мной и написал письмо, которое должны были зачитать собравшимся. В этом письме было следующее:

«Я еще и сейчас, после всего поднятого шума и статей, продолжаю думать, что можно быть советским человеком и писать книги, подобные «Доктору Живаго». Я только шире понимаю права и возможности советского писателя и этим представлением не унижаю его звания.

Дармоедом в литературе я себя не считаю. Кое-что я для нее, положа руку на сердце, сделал…

По поводу существа самой премии ничто не может меня заставить признать эту почесть позором и оказанную мне честь отблагодарить ответной грубостью…

Я жду для себя всего, товарищи, и вас не обвиняю».

Писатели один за другим выходили на трибуну и критиковали роман «Доктор Живаго». Периодически прерываемое криками негодования, собрание писателей продолжалось несколько часов. Все выступавшие осудили роман и его автора.

В конце собрания писатели единогласно проголосовали за исключение Пастернака из членов Союза писателей.

На следующий день я собрала в своей московской квартире все книги, записи, письма и ранние наброски романа, и мы с Митей отвезли все в маленький дом, чтобы сжечь.

– Они больше не присвоят себе то, что принадлежит мне, – сказала я сыну, когда мы собирали хворост и дрова для костра. – Я лучше сама все сожгу.

– Почему ты так уверена в том, что все должно быть так, как ты говоришь? – спросил Митя.

– Нам нужно больше дров, – отвечала я, поднимая небольшой сук.

Боря пришел в то время, когда мы обкладывали кострище камнями, которые вынули из ручья.

– Значит, все было впустую? – спросил он вместо приветствия.

– Конечно, нет, – ответила я и высыпала ведро сухой листвы поверх сложенных дров. – Ты затронул сердца и умы тысяч людей, – продолжала я, поливая листья бензином из канистры.

Он обошел вокруг кострища.

– Зачем я же все это написал?

– Потому что ты должен был это сделать, помнишь? – произнес Митя. – Так ты нам говорил. Ты говорил, что написать роман тебя призвали свыше. Помнишь?

– Ерунда какая. Полнейшая чепуха.

– Но ты же говорил…

– Это не имеет значения.

– Когда ты передал роман итальянцу, то сказал, что хочешь, чтобы его прочитали. Ты добился своей цели.

– Единственное, чего я добился, так это того, что поставил вас в опасное положение.

– Ты же говорил, что Нобелевская премия является гарантией нашей безопасности. Или ты уже так не думаешь? Ты говорил, что весь мир на нас смотрит, помнишь?

– Я ошибался. Весь мир будет смотреть на мою казнь, – он провел ладонью по волосам. – И в чем меня обвиняют? В том, что я – самовлюбленный человек, который считает, даже нет, который верит в то, что является избранным. Избранным для того, чтобы выразить то, что происходит в человеческой душе, – Боря нервно расхаживал туда и обратно. – Небо падает, и я стремился писать, а не строить крышу, чтобы защитить себя и своих близких. Неужели я такой бесконечный эгоист? Я слишком много времени провел за рабочим столом. Неужели я потерял связь с реальностью? Да откуда я могу знать, что творится в головах и сердцах моих соотечественников? Как же я мог так ошибаться? Зачем все это продолжать?