Махатма Ганди - Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

Настало время снова вернуться к рассказу о моем общении с друзьями-христианами.

Мистера Бейкера все больше тревожило мое будущее. Как-то раз он решил взять меня с собой на веллингтонское молитвенное собрание. Христиане-протестанты раз в несколько лет устраивали подобные собрания с целью религиозного просвещения или, иначе, самоочищения. Можно также назвать это попыткой нового религиозного возрождения или возвращения к истокам христианства. Веллингтонское собрание было как раз таким. Председательствовал хорошо известный в этих местах богослов преподобный Эндрю Мюррей. Мистер Бейкер надеялся, что атмосфера религиозной экзальтации на собрании, энтузиазм и глубина веры собравшихся неизбежно приведут меня в лоно его церкви.

Но больше всего он надеялся на благотворное влияние молитвы. Он верил в таинство молитвы и был убежден, что Бог обязательно услышит ее, если она вознесена с искренней страстью. Он ссылался на опыт людей, подобных Джорджу Мюллеру из Бристоля, который полностью полагался на молитву даже в самых своих заурядных повседневных делах. Я выслушал его с бесстрастным вниманием и заверил, что ничто не помешает мне принять христианство, если я почувствую к нему истинное духовное влечение. Причем я давал подобные обещания без тени сомнения, поскольку давно научился следовать советам внутреннего голоса. Я с наслаждением доверял его решениям и подсказкам, и действовать вопреки ему мне было болезненно трудно.

Итак, мы отправились в Веллингтон [59] Здесь не следует путать столицу Новой Зеландии с городом Веллингтон, расположенным в семидесяти пяти километрах от Кейптауна. . Мистер Бейкер твердо решил путешествовать в компании цветного, и ему пришлось пережить немало неприятностей из-за меня. В один из дней мы были вынуждены прервать поездку, поскольку было воскресенье, а мистер Бейкер и его единомышленники не могли путешествовать в «день отдохновения». Хотя управляющий гостиницей при вокзале после долгих препирательств согласился предоставить мне номер, он наотрез отказался пропустить меня в столовую. Но мистер Бейкер не сдался. Он напомнил управляющему о правах постояльцев. Впрочем, я отчетливо сознавал, ка́к это для него трудно. В Веллингтоне я тоже поселился вместе с мистером Бейкером, и, несмотря на все его попытки скрыть, сколько это причиняет ему неудобств, я видел каждое из них.

Множество набожных христиан собралось на этом мероприятии. Меня искренне обрадовала их поразительная вера. Я был представлен преподобному Мюррею, а затем увидел, что многие из собравшихся молятся за меня. Мне понравились некоторые их псалмы, звучавшие очень мелодично.

Собрание длилось три дня. Я смог понять и по достоинству оценить религиозное рвение его участников, хотя при этом не видел причин изменять своей собственной вере, своей религии. Я не смог уверовать, что вознесусь на небеса и получу спасение, просто обратившись в христианство. Когда я откровенно сказал об этом некоторым из своих добрых друзей-христиан, они очень удивились. Но поделать я ничего не мог.

Мои затруднения были весьма серьезными. Дело не в том, что я не мог поверить в то, что Иисус был земным воплощением сына Господня и что вечную жизнь получит только тот, кто верует в него. Если Бог мог иметь сыновей, тогда все мы должны считаться его детьми. Если Иисус был подобен Богу или сам был Богом, тогда все люди подобны Богу или сами боги. Мой рассудок не позволял мне уверовать в то, что Иисус своей смертью и кровью искупил все грехи, совершаемые в этом мире, хотя метафорически здесь могла быть крупица истины. Но опять-таки: согласно христианскому учению, только люди наделены душой, а у всех остальных существ ее нет и их смерть означает полное исчезновение, однако моя вера говорила мне нечто противоположное. Я мог принять Иисуса как мученика, как воплощение жертвенности и как божественного учителя, но не как самого совершенного человека, когда-либо существовавшего на Земле. Его мученическая смерть на кресте стала величайшим примером для человечества, но в то, что в его смерти заключалась таинственная, чудесная добродетель, я не мог поверить. Благочестивый образ жизни подлинного христианина не дал бы мне ничего из того, чего не мог бы дать образ жизни человека любой другой религии. Я видел в жизни человека любой веры то же самое стремление к самосовершенствованию, о котором говорили христиане. С философской точки зрения в христианских принципах не было ничего необыкновенного, а в смысле жертвенности, как мне показалось, индусы значительно превосходили христиан. Одним словом, я не смог считать христианство наиболее совершенной религией или величайшей из всех.