Те и другие были неотсюда,
Но воевали, словно за себя.
А те, кто нас на подвиги подбили,
Давно лежат и корчатся в гробу.
Их всех свезли туда в автомобиле,
А самый главный вылетел в трубу.
Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю,
На пологе у самого краюшка
Я сомненья в себе истреблю.
Разомлею я до неприличности,
Ковш холодный — и всё позади.
И наколка времён культа личности
Засинеет на левой груди.
Протопи, протопи ты мне баньку по-белому,
Чтоб я к белому свету привык.
Угорю я, и мне, угорелому.
Пар горячий развяжет язык.
Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс.
Как на левой груди профиль Сталина,
Ана правой — Маринка в анфас.
Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю,
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.
Протопи, протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому.
Пар горячий развяжет язык.
Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: «Пособи!»
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.
Апотом на карьере ли, в топи ли.
Наглотавшись слезы и сырца.
Ближе к сердцу кололи мы профили.
Чтоб он слышал, как бьются сердца.
Не топи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Ох, знобит, от рассказов до тошного,
Пар мне мысли прогнал от ума.
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.
Застучали мне мысли под темечком,
Получилось, я зря им клеймён…
И хлещу я берёзовым веничком
По наследию мрачных времён.
Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
ЭЙ, ШОФЁР, ВЕЗИ В БУТЫРСКИЙ ХУТОР
Эй, шофёр, вези в Бутырский хутор,
Где тюрьма, да поскорее мчи.
А ты, товарищ, опоздал, ты на два года перепутал —
Разобрали всю тюрьму на кирпичи.
Жаль, а я сегодня спозаранку
По родным решил проехаться местам.
ну, да ладно, что ж, шофёр, тогда вези меня в Таганку,
Погляжу, ведь я бывал и там.
Разломали старую Таганку,
Подчистую, всю ко всем чертям.
Что ж, шофёр, давай, верти, крути-верти свою баранку,
Мы ни с чем поедем по домам.
Подожди, давай сперва закурим,
Или лучше — выпьем поскорей.
Пьём за то, чтоб не осталось по России больше тюрем,
Чтоб не стало, по России лагерей..
Владимир Высоцкий среди зрителей на теплоходе «Шота Руставели»
Публикуется впервые
Из архива Виктора Шульмана
Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где начало твоих бед? —
На Большом Каретном. (Припев)
Где твой чёрный пистолет?
На Большом Каретном.
А где тебя сегодня нет? —
На Большом Каретном.
Помнишь ли, товарищ, этот дом? —
Нет, не забываешь ты о нём!
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал.
Ещё б! Ведь
Припев
Переименован он теперь,
Стало всё по новой там, верь — не верь.
И всё ж, где б ты ни был, где ты ни бредёшь,
Нет-нет, да по Каретному пройдёшь.
Ещё б! Ведь
Припев
В ресторане по стенкам висят тут и там
Три медведя, расстрелянный витязь.
За столом одиноко сидит капитан.
Разрешите, — спросил я. — Садитесь.
Закури. — Извините, «Казбек» не курю.
Ладно, выпей. Давай-ка посуду.
Да пока принесут, пей, кому говорю.
Будь здоров! — Обязательно буду.
Ну так что же, — сказал, захмелев, капитан.
Водку пьёшь ты красиво, однако.
А видал ты вблизи пулемёт или танк?
А ходил ли ты, скажем, в атаку?
В сорок первом под Курском я был старшиной,
За моею спиной такое…
Много всякого, брат, за моею спиной,
Чтоб жилось тебе, парень, спокойно.
Он ругался и пил, я за ним по пятам.
Только в самом конце разговора
Я его оскорбил, я сказал: «Капитан,
Никогда ты не будешь майором».
Он заплакал тогда, он спросил про отца,
Он кричал, тупо глядя на блюдо:
— Я всю жизнь отдал за тебя, подлеца,
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу