Григорий Аросев - Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

«Руль» не просто в подробностях сообщал обо всем, что было связано с убийством в филармонии, включая отзывы. Газета Набокова, конечно, публиковала все под определенным, конкретным углом. Меж тем крайне любопытно взглянуть на Владимира Набокова глазами других – тех, кто мог себе позволить высказывать независимые суждения, пусть и, не будем забывать, крайне субъективные.

Приведем наиболее интересные мнения о Набокове. Их высказали Корней Чуковский, Зинаида Гиппиус, Алексей Толстой, юрист и историк барон Борис Нольде (с ним Набоков составлял акт об непринятии престола Великим князем Михаилом в 1917-м и в том же году в ноябре отсидел несколько дней в тюрьме), поэт Сергей Горный, журналист Илья Василевский (публиковавшийся под псевдонимом Не-Буква), немецкий журналист Э. Йенни (точное имя установить не удалось) и уже упомянутый Никанор Савич.

Чуковский, не отличавшийся ни деликатностью, ни человеколюбием, 29 марта написал в дневнике:

Набокова я помню лет пятнадцать. Талантов больших в нем не было; это был типичный первый ученик. Все он делал на пятерку. Его книжка «В Англии» («Из воюющей Англии». – Г. А. ) заурядна, сера, неумна, похожа на классное сочинение. Поразительно мало заметил он в Англии, поразительно мертво написал он об этом. И было в нем самодовольство первого ученика. Помню, в Лондоне он сказал на одном обеде ‹…› речь о положении дел в России и в весьма умеренных выражениях высказал радость по поводу того, что государь посетил парламент. Тогда это было кстати. ‹…› Эта удача очень окрылила его ‹…› и потом за ужином все время – десятки раз – возвращался к своей речи.

Его дом в Питере на Морской, где я был раза два – был какой-то цитаделью эгоизма: три этажа, множество комнат, а живет только одна семья! Его статьи (напр., о Диккенсе) есть в сущности сантиментальные и бездушные компиляции. Первое слово, которое возникало у всех при упоминании о Набокове: да, это барин.

‹…› У нас в редакции «Речь» всех волновало то, что он приезжал в автомобиле, что у него есть повар, что у него абонемент в оперу и т. д. ‹…› Его костюмы, его галстухи были предметом подражания и зависти. Держался он с репортерами учтиво, но очень холодно. Со мною одно время сошелся: я был в дружбе с его братом Набоковым Константином, кроме того, его занимало, что я, как критик, думаю о его сыне-поэте [98] По словам литературоведа Павла Крючкова, Чуковский внимательно следил за трудами Набокова. Чуковский жестко критиковал перевод «Евгения Онегина», выполненный Набоковым, однако к прозе относился более благосклонно и даже был «влюблен» в роман «Пнин» (1957). – Прим. авт. . Я был у него раза два или три – мне очень не понравилось: чопорно и не по-русски. Была такая площадка на его парадной лестнице, до которой он провожал посетителей, которые мелочь. Это очень обижало обидчивых.

Но все же было в нем что-то хорошее. Раньше всего голос. Задушевный, проникновенный, бог знает откуда. Помню, мы ехали с ним в Ньюкасле в сырую ночь на верхушке омнибуса. Туман был изумительно густой. Как будто мы были на дне океана. Тогда из боязни цеппелинов огней не полагалось. ‹…› Набоков сидел рядом и говорил – таким волнующим голосом, как поэт. Говорил банальности – но выходило поэтически. По заграничному обычаю, он называл меня просто Чуковский, я его просто Набоков, и в этом была какая-то прелесть. Литературу он знал назубок, особенно иностранную; в газете «Речь» так были уверены в его всезнайстве, что обращались к нему за справками (особенно Азов): откуда эта цитата? в каком веке жил такой-то германский поэт. И Набоков отвечал. Но знания его были – тривиальные. Сведения, а не знания. Он знал все, что полагается знать образованному человеку, не другое что-нибудь, а только это. Еще мила была в нем нежная любовь к Короленко, симпатиями которого он весьма дорожил. Его участие в деле Бейлиса также нельзя не счесть большой душевной (не общественной) заслугой. И была в нем еще какая-то четкость, чистота, – как в его почерке: неумном, но решительном, ровном, крупном, прямом. Он был чистый человек, добросовестный; жена обожала его чрезмерно, до страсти, при всех. Помогал он (денежно), должно быть, многим, но при этом четко и явственно записывал (должно быть) в свою книжку, тоже чистую и аккуратную.

‹…› После этого фельетона [99] Речь о фельетоне сатирика О. Л. Д'Ора (Иосифа Оршера), в котором он, очевидно, выступил, с точки зрения Чуковского, в адрес Набокова в неоправданно резком ключе. Текст и место публикации неизвестны. – Прим. авт. еще больше страдаешь, что убили такого спокойного, никому не мешающего, чистого, благожелательного барина, который умудрился остаться русским интеллигентом и при миллионном состоянии.